Неолит – не заграница
Шрифт:
– Ты уверен? А вдруг…
– Нет, если мне мама сказала, значит, так и будет, без всяких «вдруг». В этом я не сомневаюсь. Да и никто. Но если мама сказала…
Сыщик понимал, что сейчас или очень скоро закончится перемена у мальчика, и он отправится в школьную художественную мастерскую – учиться работать со шрифтами. Время дорого, его нельзя было терять.
Но Алексей всё никак не мог плавно перейти к другой теме, мягко перевести разговор в нужное ему русло. Зуранов закусил губу:
– Читал про тебя в Интернете… Про то, как ты видел… Ну, когда пенсионер из окна вывалился. Ты – храбрый парень!
– Ничего… не храбрый, – вздохнул Паша, – испугался я тогда. Первый раз в жизни я такое видел. Но теперь мне уже не страшно.
– Да, я понимаю. Всякому было бы неприятно услышать предсмертные хрипы человека.
– Это я со страху, когда меня спрашивали, полицейскому сообщил. А потом-то вспомнил. Не сказал тогда дедушка… Василий Абрамович ни «хры» и ни «кры». Он произнёс одно слово, фамилию… Я ведь его тогда спросил: «Кто вас убил?». Он два раза ответил мне, что его сбросили… вниз. Мама мне категорически запретила об этом сообщать полиции, чтобы меня лишний раз не тревожили. Вы же не из полиции?
– Ещё чего не хватало, – нарочито обиженно ответил Зуранов, – я тренер по хоккею…с мячом. Мне всё равно, что там он сказал.
– А жаль. Мне так хочется кому-нибудь сообщить об этом, – вздохнул мальчик. – Всё-таки, секрет. Значит, его можно хранить немного времени, а потом… Если бы вы дали мне десять или пять американских долларов, то я бы вам сказал… Так обычно бывает в американских детективах, там за информацию платят. Да и мне кажется, что вы не совсем… хоккеист.
– Конечно. Я ещё немного занимался некоторыми видами рукопашного боя. Так что, сам посуди, нужна ли мне такая информация. С неё, как говорят, шубы не сошьёшь. Да и долларов у меня не так уж и густо, – Зуранов сделал вид, что на мгновение задумался, потирая ладонью свой лоб. – Что я с твоей информацией, Паша, делать стану? Но ты знаешь, всё-таки, интересно. Уговорил. Я дам тебе десять долларов и буду молчать, как птица под водой.
– Под водой все молчат, не только птицы.
– Так и есть, Паша, Они там не поют.
– Я понял – это прикол.
– Само собой, я пошутил, – сыщик подмигнул мальчику. – Рыбы ведь в небе не поют.
Паша звонко засмеялся. Призадумался, потом с грустью посмотрел на двери школы-лицея. Явно, ему надо уже было идти на практические занятия – не сразу, но становиться художником-рекламистом или оформителем.
У Зуранова испортилось настроение, но он твёрдо решил ждать мальчика здесь, в беседке. Пусть даже Ивасёв освободится только к концу вечера.
– Чепуха! Не пойду на занятия, – махнул рукой мальчик. – Я умею тушью писать буквы не хуже, чем наш учитель-художник Ибрагим Натанович. Он меня любит, ничего мне не скажет. Он – прекрасный портретист. У него даже в Женеве выставка состоялась…с другими художниками вместе. Так давайте сюда свои десять долларов!
Частный сыщик сунул руку в правый боковой карман куртки и вытянул оттуда портмоне-кошелёк. Извлёк из него зелёную бумажку-ассигнацию и протянул её Паше:
– Тут сто «баксов». С тебя, Павлик, получается… причитается девяносто долларов сдачи.
Глаза у мальчика загорелись. Жаден? Нет, скорей всего, у него просто не очень здоровый интерес к деньгам. Он к ним не равнодушен, вот и всё. Так воспитан. Возможно, у него в кармане пиджака лежит сумма многократно перекрывающая эту. Разумеется, не в долларах, а в рублях. Так удобней. Тут налицо, даже и не воспитание, а влияние на ребёнка его матери-банкира, вернее банковского служащего очень высокого ранга.
Когда многие из окружения мальчика ведут разговоры только о валюте, только дурак, неимущий или невоспитанный человек поинтересуется, к примеру, о том, где можно купить дешёвую буханку хлеба. А Паша был, хоть и наивный, но довольно не глупый мальчик и, разумеется, культурный, поэтому он взял из рук сыщика «бумажку» в сто долларов и спешно спрятал его в карман брюк.
– Я могу дать вам сдачи, дяденька, – глубокомысленно сказал он.– Но может быть… Может, я расскажу вам об этом деле на всю оставшуюся сумму.
– Попробуй, – как бы, меланхолично повёл головой Зуранов. – Но вряд ли у тебя это получится. Мне ведь, в принципе, всё равно, что там напоследок побормотал пенсионер Воротов.
– Я буду стараться, – лицеист задумался. – На вопрос, кто его убил, он мне ответил «Хрылёв».
– Мне ни о чём не говорит эта фамилия.
– Не спешите, я всё расскажу. Всё, что знаю.
– Но пока информации в целом на пятьдесят центов. Больше ты ничего интересного не знаешь? Ничего интересного.
– Буду говорить всё подряд. Дедушка Воротов жил на седьмом этаже, а мы с мамой – на пятом, в одном подъезде… Это интересно?
– Не знаю. Вряд ли найдутся такие, кому это необходимо знать. Но говори, Паша! Я душой отдыхаю, когда кого-нибудь слушаю.
– Тогда про другое расскажу. Перед смертью Василия Абрамовича, минут за пятнадцать, – я ещё собирался пойти на улицу, погулять, – к маме в гости пришёл дядя Лёша. Он сказал маме, что «Воротова привлёк… успешно». Вроде бы, так. Да, точно. «Привлёк успешно» и, что пора его отправлять «в командировку» и что надёжный человек очень скоро сделает это.
«Бесспорно, – подумал Зуранов,– этот надёжный человек и есть бандит Тихий – ныне покойник, Василий Тишин».
– Чушь какая-то! Командировка? – Алексей играл с мальчиком по большому счёту, но боялся перегнуть палку. Трудно оставаться равнодушным ему, молодому сыщику, после такой, полученной от Паши, информации. – Уж не хочешь ли ты сказать, что твой дядя Лёша… самолично выбросил пенсионера из окна.
– Что вы! – засмеялся Ивасёв и тут же перешёл на шёпот. – Дядя Лёша просто так и мухи не обидит.
– А если не просто так?
– Ну, если за дело, то… не знаю.
– Да и не можешь всего знать.
– Напрасно взрослые считают меня не совсем коммуникабельным и ещё – парнем в себе. Но я-то, для интереса, ко многим разговорам прислушиваюсь. Просто, дедушка Воротов делал большой денежный вклад, в евро, но не в мамин банк «Простор», а в дяди Лёшин… никому не известный банк. Но знаете, это – выгодно. Представьте, сто пятьдесят процентов годовых. Ведь, валюта. Да ещё какая
– Представляю.