Неопалимая купина

Волошин Максимилиан Александрович

19 июня 1920

Коктебель

МОЛИТВА О ГОРОДЕ

(ФЕОДОСИЯ — ВЕСНОЙ 1918 Г.)

С. А. Толузакову

И скуден, и неукрашен Мой древний градВ венце генуэзских башен, В тени аркад;Среди иссякших фонтанов, Хранящих гербТо дожей, то крымских ханов — Звезду и серп;Под сенью тощих акаций И тополей,Средь пыльных галлюцинаций Седых камней,В стенах церквей и мечетей Давно храняГлухой перегар столетий И вкус огня;А в складках холмов охряных — Великий сон:Могильники безымянных Степных племен;А дальше — зыбь горизонта И пенный валНегостеприимного Понта У желтых скал.Войны, мятежей, свободы Дул ураган;В сраженьях гибли народы Далеких стран;Шатался и пал великий Имперский столп;Росли, приближаясь, клики Взметенных толп;Суда бороздили воды, И борт о бортЗаржавленные пароходы Врывались в порт;На берег сбегали люди, Был слышен трескВинтовок и гул орудий, И крик, и плеск,Выламывали ворота, Вели сквозь строй,Расстреливали кого-то Перед зарей.Блуждая по перекресткам, Я жил и гасВ безумьи и в блеске жестком Враждебных глаз;Их горечь, их злость, их муку, Их гнев, их страсть,И каждый курок, и руку Хотел заклясть.Мой город, залитый кровью Внезапных битв,Покрыть своею любовью, Кольцом молитв,Собрать тоску и огонь их И вознестиНа распростертых ладонях: Пойми… прости!

2 июня 1918

Коктебель

ВИДЕНИЕ ИЕЗЕКИИЛЯ

Бог наш есть огнь поядающий. ТвариЯвлен был свет на реке на Ховаре.В буре клубящейся двигался он —Облак, несомый верховными силами —Четверорукими, шестерокрылыми,С бычьими, птичьими и человечьими,Львиными ликами с разных сторон.Видом они точно угли горящие,Ноги прямые и медью блестящие,Лики, как свет

раскаленных лампад,И вопиющие, и говорящие,И воззывающе к Господу: «Свят!Свят! Вседержитель!» А около разные,Цветом похожи на камень топаз,Вихри и диски, колеса алмазные,Дымные ободы, полные глаз.А над животными — легкими сводами —Крылья, простертые в высоту,Схожие шумом с гудящими водами,Переполняющими пустоту.Выше же вышних, над сводом всемирным,Тонким и синим повитым огнем,В радужной славе, на троне сапфирном,Огненный облик, гремящий, как гром.Был я покрыт налетевшей грозою,Бурею крыльев и вихрем колес.Ветр меня поднял с земли и вознес…Был ко мне голос: «Иди предо Мною —В землю Мою, возвестить ей позор!Перед лицом Моим — ветер пустыни,А по стопам Моим — язва и мор!Буду судиться с тобою Я ныне.Мать родила тебя ночью в полях,Пуп не обрезала и не омыла,И не осолила и не повила,Бросила дочь на попрание в прах…Я ж тебе молвил: живи во кровях!Выросла смуглой и стройной, как колос,Грудь поднялась, закурчавился волос,И округлился, как чаша, живот…Время любви твоей было… И вотВ полдень лежала ты в поле нагая,И проходил и увидел тебя Я,Край моих риз над тобою простер,Обнял, омыл твою кровь, и с тех порЯ сочетался с рабою Моею.Дал тебе плат, кисею на лицо,Перстни для рук, ожерелье на шею,На уши серьги, в ноздри кольцо,Пояс, запястья, венец драгоценныйИ покрывала из тканей сквозных…Стала краса твоя совершеннойВ великолепных уборах Моих.Хлебом пшеничным, елеем и медомЯ ль не вскормил тебя щедрой рукой?Дальним известна ты стала народамНеобычайною красотой.Но, упоенная славой и властью,Стала мечтать о красивых мужахИ распалялась нечистою страстьюК изображениям на стенах.Между соседей рождая усобья,Стала распутной — ловка и хитра,Ты сотворяла мужские подобья —Знаки из золота и серебра.Строила вышки, скликала прохожихИ блудодеяла с ними на ложах,На перекрестках путей и дорог,Ноги раскидывала перед ними,Каждый, придя, оголить тебя могИ насладиться сосцами твоими.Буду судиться с тобой до конца:Гнев изолью, истощу свою ярость,Семя сотру, прокляну твою старость,От Моего не укрыться лица!Всех созову, что блудили с тобою,Платье сорву и оставлю нагою,И обнажу перед всеми твой срам,Темя обрею; связавши ремнями,В руки любовников прежних предам,Пусть тебя бьют, побивают камнями,Хлещут бичами нечистую плоть,Станешь бесплодной и стоптанной нивой…Ибо любима любовью ревнивой —Так говорю тебе Я — твой Господь!»

21 января 1918

Коктебель

ИУДА-АПОСТОЛ

И когда приблизился праздник Пасхи,В первый день опресноков в час вечернийОн возлег за трапезу — с ним двенадцать В горнице чистой. Хлеб, преломивши, роздал:«Это тело Мое, сегодня в жертву приносимое. Так творите».А когда окончили ужин, Поднял Он чашу.«Это кровь Моя, за вас проливаемая.И рука прольющего между вами».Спор возник между учениками: Кто из них больший? Он же говорит им:«В этом мире цари первенствуют:Вы же не так — кто больший, будет как меньший.Завещаю вам Свое царство.Сядете судить на двенадцать тронов,Но одним из вас Я буду предан.Так предназначено, но предателю горе!»И в смущеньи ученики шептали: «Не я ли?»Он же, в соль обмакнув кусок хлеба, Подал ИудеИ сказал: «Что делаешь — делай».Тот же, съев кусок, тотчас же вышел:Дух земли — Сатана — вошел в Иуду —Вещий и скорбный.Все двенадцать вина и хлеба вкусили,Причастившись плоти и крови Христовой,А один из них земле причастился Солью и хлебом.И никто из одиннадцати не понял,Что сказал Иисус,Какой Он подвиг возложил на Иуду Горьким причастием.Так размышлял однажды некий священникНочью в древнем соборе Парижской БогоматериИ воскликнул:«Боже, верю глубоко,Что Иуда — Твой самый старший и верныйУченик, что он на себя принялБремя всех грехов и позора мира,Что, когда Ты вернешься судить землю,И померкнет солнце от Твоего гнева,И сорвутся с неба в ужасе звезды,Встанет он, как дымный уголь, из бездны,Опаленный всею проказой мира, И сядет рядом с Тобою!Дай мне знак, что так будет!»В то же мгновеньеСухие и властные пальцыЛегли ему на уста. И в них узнал он Руку Иуды.

11 ноября 1919

Коктебель

СВЯТОЙ ФРАНЦИСК

Ходит по полям босой монашек,Созывает птиц, рукою машет,И тростит ногами, точно пляшет,И к плечу полено прижимает,Палкой как на скрипочке играет,Говорит, поет и причитает:«Брат мой, Солнце! старшее из тварей,Ты восходишь в славе и пожаре,Ликом схоже с обликом Христовым,Одеваешь землю пламенным покровом.Брат мой, Месяц, и сестрички, звезды,В небе Бог развесил вас, как грозды,Братец ветер, ты гоняешь тучи,Подметаешь небо, вольный и летучий.Ты, водица, милая сестрица,Сотворил тебя Господь прекрасной,Чистой, ясной, драгоценной,Работящей и смиренной.Брат огонь, ты освещаешь ночи,Ты прекрасен, весел, яр и красен.Матушка земля, ты нас питаешьИ для нас цветами расцветаешь.Брат мой тело, ты меня одело,Научило боли и смиренью, и терпенью,А чтоб души наши не угасли,Бог тебя болезнями украсил.Смерть земная — всем сестра старшая,Ты ко всем добра, и все смиренноЧрез тебя проходят, будь благословенна!»Вереницами к нему слетались птицы,Стаями летали над кустами,Легкокрылым кругом окружали,Он же говорил им:«Пташки-птички, милые сестрички,И для вас Христос сходил на землю.Оком множеств ваших не объемлю.Вы в полях не сеете, не жнете,Лишь клюете зерна да поете;Бог вам крылья дал да вольный воздух,Перьями одел и научил вить гнезда,Вас в ковчеге приютил попарно:Божьи птички, будьте благодарны!Неустанно Господа хвалите,Щебечите, пойте и свистите!»Приходили, прибегали, приползалиЧрез кусты, каменья и оградыЗвери кроткие и лютые и гады.И, крестя их, говорил он волку:«Брат мой волк, и въявь, и втихомолкуУбивал ты Божия твореньяБез Его на это разрешенья.На тебя все ропщут, негодуя:Помирить тебя с людьми хочу я.Делать зло тебя толкает голод.Дай мне клятву от убийства воздержаться,И тогда дела твои простятся.Люди все твои злодейства позабудут,Псы тебя преследовать не будут,И, как странникам, юродивым и нищим,Каждый даст тебе и хлеб, и пищу.Братья-звери, будьте крепки в вере:Царь Небесный твари бессловеснойВ пастухи дал голод, страх и холод,Научил смиренью, мукам и терпенью».И монашка звери окружали,Перед ним колени преклоняли,Ноги прободенные ему лизали.И синели благостные дали,По садам деревья расцветали,Вишеньем дороги устилали,На лугах цветы благоухали,Агнец с волком рядышком лежали,Птицы пели и ключи журчали,Господа хвалою прославляли.

23 ноября 1919

Коктебель

ЗАКЛЯТЬЕ О РУССКОЙ ЗЕМЛЕ

Встану я помолясь,Пойду перекрестясь,Из дверей в двери,Из ворот в ворота —Утренними тропами,Огненными стопами,Во чисто полеНа бел-горюч камень.Стану я на восток лицом,На запад хребтом,Оглянусь на все четыре стороны:На семь морей,На три океана,На семьдесят семь племен,На тридцать три царства —На всю землю Свято-Русскую.Не слыхать людей,Не видать церквей,Ни белых монастырей, —Лежит Русь —Разоренная,Кровавленная, опаленнаяПо всему полю —Дикому — Великому —Кости сухие — пустые,Мертвые — желтые,Саблей сечены,Пулей мечены,Коньми топтаны.Ходит по полю железный Муж,Бьет по костёмЖелезным жезлом:«С четырех сторон,С четырех ветровДохни, Дух!Оживи кость!»Не пламя гудит,Не ветер шуршит,Не рожь шелестит —Кости шуршат,Плоть шелестит,Жизнь разгорается…Как с костью кость сходится,Как плотью кость одевается,Как жилой плоть зашивается,Как мышцей плоть собирается,Так — встань, Русь! подымись,Оживи, соберись, срастись —Царство к царству, племя к племени.Кует кузнец золотой венец —Обруч кованный:Царство РусскоеСобирать, сковать, заклепатьКрепко-накрепко,Туго-натуго,Чтоб оно — Царство Русское —Не рассыпалось,Не расплавилось,Не расплескалось…Чтобы мы его — Царство Русское —В гульбе не разгуляли,В плясне не расплясали,В торгах не расторговали,В словах не разговорили,В хвастне не расхвастали.Чтоб оно — Царство Русское —Рдело-зорилосьЖизнью живых,Смертью святых,Муками мученных.Будьте, слова мои, крепки и лепки,Сольче соли,Жгучей пламени…Слова замкну,А ключи в Море-Океан опущу.

23 июля (5 августа) 1919

Коктебель

VIII РОССИЯ

1

С Руси тянуло выстуженным ветром.Над Карадагом сбились груды туч.На берег опрокидывались волны,Нечастые и тяжкие. Во сне,Как тяжело больной, вздыхало море,Ворочаясь со стоном. Этой ночьюСо дна души вздувалось, нагрубалоМучительно-бесформенное чувство —Безмерное и смутное — Россия…Как будто бы во мне самом леглаБескрайняя и тусклая равнина,Белесою лоснящаяся тьмой,Остуженная жгучими ветрами.В молчании вился морозный прах:Ни выстрелов, ни зарев, ни пожаров;Мерцали солью топи Сиваша,Да камыши шуршали на Кубани,Да стыл Кронштадт… Украина и Дон,Урал, Сибирь и Польша — всё молчало.Лишь горький снег могилы заметал…Но было так неизъяснимо томно,Что старая всей пережитой кровью,Усталая от ужаса душаВсё вынесла бы — только не молчанье.

2

Я нес в себе — багровый, как гнойник,Горячечный и триумфальный город,Построенный на трупах, на костях«Всея Руси» —

во мраке финских топей,Со шпилями церквей и кораблей,С застенками подводных казематов,С водой стоячей, вправленной в гранит,С дворцами цвета пламени и мяса,С белесоватым мороком ночей,С алтарным камнем финских чернобогов,Растоптанным копытами коня,И с озаренным лаврами и гневомБезумным ликом медного Петра.В болотной мгле клубились клочья марев:Российских дел неизжитые сны…Царь, пьяным делом, вздернувши на дыбу,Допрашивает Стрешнева: «Скажи —Твой сын я, али нет?». А Стрешнев с дыбы:«А черт тя знает, чей ты… много насУ матушки-царицы переспало…»В конклаве всешутейшего собораНа медведях, на свиньях, на козлах,Задрав полы духовных облачений,Царь, в чине протодьякона, ведетПо Петербургу машкерную одурь.В кунсткамере хранится голова,Как монстра, заспиртованная в банке,Красавицы Марии Гамильтон…В застенке Трубецкого равелинаПытает царь царевича — и кровьЗасеченного льет по кнутовищу…Стрелец в Москве у плахи говорит:«Посторонись-ка, царь, мое здесь место».Народ уж знает свычаи царейИ свой удел в строительстве империй.Кровавый пар столбом стоит над Русью,Топор Петра российский ломит борИ вдаль ведет проспекты страшных просек,Покамест сам великий дровосекНе валится, удушенный рукою —Водянки? иль предательства? как знать…Но вздутая таинственная маскаС лица усопшего хранит следыНе то петли, а может быть, подушки.Зажатое в державном кулакеЗверье Петра кидается на волю:Царица из солдатских портомой,Волк — Меншиков, стервятник — Ягужинский,Лиса — Толстой, куница — Остерман —Клыками рвут российское наследство.Петр написал коснеющей рукой:«Отдайте всё…» Судьба же дописала:«…распутным бабам с хахалями их».Елисавета с хохотом, без гневаРазвязному курьеру говорит:«Не лапай, дуралей, не про тебя-деПечь топится». А печи в те порыТопились часто, истово и жаркоУ цесаревен и императриц.Российский двор стирает все различьяБлудилища, дворца и кабака.Царицы коронуются на царствоПо похоти гвардейских жеребцов,Пять женщин распухают телесамиНа целый век в длину и ширину.Россия задыхается под грудойРаспаренных грудей и животов.Ее гноят в острогах и в походах,По Ладогам да по Рогервикам,Голландскому и прусскому манеруТуземцев учат шкипер и капрал.Голштинский лоск сержант наводит палкой,Курляндский конюх тычет сапогом;Тупейный мастер завивает души;Народ цивилизуют под плетьмиИ обучают грамоте в застенке…А в Петербурге крепость и дворецМеняются жильцами, и кибиткаКого-то мчит в Березов и в Пелым.

3

Минует век, и мрачная фигураВстает над Русью: форменный мундир,Бескровные щетинистые губы,Мясистый нос, солдатский узкий лоб,И взгляд неизреченного бесстыдстваПустых очей из-под припухших век.У ног ее до самых бурых далейНагих равнин — казарменный фасадИ каланча: ни зверя, ни растенья…Земля судилась и осуждена.Все грешники записаны в солдаты.Всяк холм понизился и стал как плац.А надо всем солдатскою шинельюПровис до крыш разбухший небосвод.Таким он был написан кистью Доу —Земли российской первый коммунист —Граф Алексей Андреич Аракчеев.Он вырос в смраде гатчинских казарм,Его познал, вознес и всхолил Павел.«Дружку любезному» вставлял клистирДержавный мистик тою же рукою,Что иступила посох КузьмичаИ сокрушила силу Бонапарта.Его посев взлелял Николай,Десятки лет удавьими глазамиМедузивший засеченную Русь.Раздерганный и полоумный ПавелСобою открывает целый рядНаряженных в мундиры автоматов,Штампованных по прусским образцам(Знак: «Made in Germany», клеймо: Романов).Царь козыряет, делает развод,Глаза пред фронтом пялит растопыркойИ пишет на полях: «Быть по сему».А между тем от голода, от мора,От поражений, как и от побед,Россию прет и вширь, и ввысь — безмерно.Ее сознание уходит в рост,На мускулы, на поддержанье массы,На крепкий тяж подпружных обручей.Пять виселиц на Кронверкской куртинеРифмуют на Семеновском плацу;Волы в Тифлис волочат «Грибоеда»,Отправленного на смерть в Тегеран;Гроб Пушкина ссылают под конвоемНа розвальнях в опальный монастырь;Над трупом Лермонтова царь: «Собаке —Собачья смерть» — придворным говорит;Промозглым утром бледный ДостоевскийГорит свечой, всходя на эшафот…И всё тесней, всё гуще этот список…Закон самодержавия таков:Чем царь добрей, тем больше льется крови.А всех добрей был Николай Второй,Зиявший непристойной пустотоюВ сосредоточьи гения Петра.Санкт-Петербург был скроен исполином,Размах столицы был не по плечуТому, кто стер блистательное имя.Как медиум, опорожнив сосудСвоей души, притягивает нежить —И пляшет стол, и щелкает стена, —Так хлынула вся бестолочь РоссииВ пустой сквозняк последнего царя:Желвак От-Цу, Ходынка и Цусима,Филипп, Папюс, Гапонов ход, Азеф…Тень Александра Третьего из гробаЗаезжий вызывает некромант,Царице примеряют от бесплодьяВ Сарове чудотворные штаны.Она, как немка, честно верит в мощи,В юродивых и в преданный народ.И вот со дна самой крестьянской гущи —Из тех же недр, откуда Пугачев, —Рыжебородый, с оморошным взглядом —Идет Распутин в государев дом,Чтоб честь двора, и церкви, и царицыВ грязь затоптать мужицким сапогомИ до низов ославить власть цареву.И всё быстрей, всё круче чертогон…В Юсуповском дворце на Мойке — Старец,С отравленным пирожным в животе,Простреленный, грозит убийце пальцем:«Феликс, Феликс! царице всё скажу…»Раздутая войною до отказа,Россия расседается, и годСолдатчина гуляет на просторе…И где-то на Урале средь лесовЛатышские солдаты и мадьярыРасстреливают царскую семьюВ сумятице поспешных отступлений:Царевич на руках царя, однаЦаревна мечется, подушкой прикрываясь,Царица выпрямилась у стены…Потом их жгут и зарывают пепел.Всё кончено. Петровский замкнут круг.

4

Великий Петр был первый большевик,Замысливший Россию перебросить,Склонениям и нравам вопреки,За сотни лет к ее грядущим далям.Он, как и мы, не знал иных путей,Опричь указа, казни и застенка,К осуществленью правды на земле.Не то мясник, а может быть, ваятель —Не в мраморе, а в мясе высекалОн топором живую Галатею,Кромсал ножом и шваркал лоскуты.Строителю необходимо сручье:Дворянство было первым Р.К.П. —Опричниною, гвардией, жандармом,И парником для ранних овощей.Но, наскоро его стесавши, неводЗакинул Петр в морскую глубину.Спустя сто лет иными рыбарямиНа невский брег был вытащен улов.В Петрову мрежь попался разночинец,Оторванный от родовых корней,Отстоянный в архивах канцелярий —Ручной Дантон, домашний Робеспьер, —Бесценный клад для революций сверху.Но просвещенных принцев испугалНеумолимый разум гильотины.Монархия извергла из себяДворянский цвет при Александре Первом,А семя разночинцев — при Втором.Не в первый раз без толка расточалиПравители созревшие плоды:Боярский сын — долбивший при ТишайшемВокабулы и вирши — при ПетреСлужил царю армейским интендантом.Отправленный в Голландию ПетромУчиться навигации, вернувшись,Попал не в тон галантностям цариц.Екатерининский вольтерианецСвой праздный век в деревне пробрюзжал.Ученики французских эмигрантов,Детьми освобождавшие Париж,Сгноили жизнь на каторге в Сибири…Так шиворот-навыворот теклаИз рода в род разладица правлений.Но ныне рознь таила смысл иной:Отвергнутый царями разночинецУнес с собой рабочий пыл ПетраИ утаенный пламень революций:Книголюбивый новиковский дух,Горячку и озноб Виссариона.От их корней пошел интеллигент.Его мы помним слабым и гонимым,В измятой шляпе, в сношенном пальто,Сутулым, бледным, с рваною бородкой,Страдающей улыбкой и в пенсне,Прекраснодушным, честным, мягкотелым,Оттиснутым, как точный негатив,По профилю самодержавья: шишка,Где у того кулак, где штык — дыра,На месте утвержденья — отрицанье,Идеи, чувства — всё наоборот,Всё «под углом гражданского протеста».Он верил в Божие небытие,В прогресс и в конституцию, в науку,Он утверждал (свидетель — Соловьев),Что «человек рожден от обезьяны,А потому — нет большия любви,Как положить свою за ближних душу».Он был с рожденья отдан под надзор,Посажен в крепость, заперт в Шлиссельбурге,Судим, ссылаем, вешан и казнимНа каторге — по Ленам да по Карам…Почти сто лет он проносил в себе —В сухой мякине — искру Прометея,Собой вскормил и выносил огонь.Но — пасынок, изгой самодержавья —И кровь кровей, и кость его костей —Он вместе с ним в циклоне революцийРазмыкан был, растоптан и сожжен.Судьбы его печальней нет в России.И нам — вспоенным бурей этих лет —Век не избыть в себе его обиды:Гомункула, взращенного ПетромИз плесени в реторте Петербурга.

5

Все имена сменились на Руси.(Политика — расклейка этикеток,Назначенных, чтоб утаить состав),Но логика и выводы всё те же:Мы говорим: «Коммуна на землеНемыслима вне роста капитала,Индустрии и классовой борьбы.Поэтому не Запад, а РоссияЗажжет собою мировой пожар».До Мартобря (его предвидел Гоголь)В России не было ни буржуа,Ни классового пролетариата:Была земля, купцы да голытьба,Чиновники, дворяне да крестьяне…Да выли ветры, да орал сохойПоля доисторический Микула…Один поверил в то, что он буржуй,Другой себя сознал, как пролетарий,И почалась кровавая игра.На всё нужна в России только вера:Мы верили в двуперстие, в царя,И в сон, и в чох, в распластанных лягушек,В социализм и в интернацьонал.Материалист ощупывал рукамиНе вещество, а тень своей мечты;Мы бредили, переломав машины,Об электрофикации; средиСтрельбы и голода — о социальном рае,И ели человечью колбасу.Политика была для нас раденьем,Наука — духоборчеством, марксизм —Догматикой, партийность — оскопленьем.Вся наша революция былаКомком религиозной истерии:В течение пятидесяти летМы созерцали бедствия рабочихНа Западе с такою остротой,Что приняли стигматы их распятий.И наше достиженье в том, что мыВ бреду и корчах создали вакцинуОт социальных революций: ЗападПереживет их вновь, и не одну,Но выживет, не расточив культуры.Есть дух Истории — безликий и глухой,Что действует помимо нашей воли,Что направлял топор и мысль Петра,Что вынудил мужицкую РоссиюЗа три столетья сделать перегонОт берегов Ливонских до Аляски.И тот же дух ведет большевиковИсконными народными путями.Грядущее — извечный сон корней:Во время революций водовертиСо дна времен взмывают старый илИ новизны рыгают стариною.Мы не вольны в наследии отцов,И, вопреки бичам идеологий,Колеса вязнут в старой колее:Неверы очищают православьеГоненьями и вскрытием мощей,Большевики отстраивают стеныНа цоколях разбитого Кремля,Социалисты разлагают рати,Чтоб год спустя опять собрать в кулак.И белые, и красные РоссиюПлечом к плечу взрывают, как волы, —В одном ярме — сохой междоусобья,Москва сшивает снова лоскутыУдельных царств, чтоб утвердить единство.Истории потребен сгусток воль:Партийность и программы — безразличны.