Неосновной инстинкт
Шрифт:
Позвонив домой с работы, Ёнгук пообещал вернуться пораньше. По голосу жена вроде даже не обижалась. Она была воплощением доброты для него, и забывала размолвки быстро, да и ссориться толком не умела. Скажет какую-нибудь претензию и тут же замолчит с покорными, но жалобными глазищами. Не исправишься – сам себя ненавидеть начнешь и считать козлом последним, поэтому одного слова обычно достаточно, чтоб сразу и навсегда понять, как себя надо вести. Гук улыбнулся, зависнув на лицезрении фотоснимка, где они были втроём, с Бомми, ещё совсем-совсем крошечной. День немного наладился и пошёл быстрее. Но его омрачил один из звонков, оказавшийся вполне ожидаемым, но таким нежеланным. Один из главарей клана, пять человек которого они порешили, вышел на него и предложил встретиться и поговорить этой же ночью. «Поговорить»,
Собравшись в семь часов вечера, адвокат вышел из конторы и побрёл искать очередной желтый автотранспорт, занимающийся доставкой двуногих. Хоть он и имел машину сам, но в последние сутки проще было передвигаться так. Застегнув пиджак, Гук похлопал по карманам, убедившись, что записка с адресом места встречи не забыта, пусть даже он и запомнил всё наизусть. В другом кармане обнаружились сигареты и он, вспомнив о своей привычке, закурил, пока дожидался такси. Когда подъезжал к своему подъезду – прожевал жвачку, чтобы избавить окружающих от запаха табака. Что-то внутри радуется и странно тоскует при сегодняшнем возвращении. Смогут ли они побороть сотню бандитов, или он поднимается на этом лифте последний раз? Конечно, это не станет для него неожиданностью – он ежедневно готов к тому, что может что-либо произойти и день будет последним. Как понимающий непредсказуемость мира, он давно уладил все бумажные вопросы и документацию, у него всегда было готово завещание, всё имущество на супругу, никаких долгов и рассчитанное обеспечение семьи даже после его смерти. «Что-то совсем загнался в нехороших предчувствиях» - одернул себя Ёнгук и открыл дверь домой.
– Рин, я вернулся! – крикнул он, и она тут же показалась из зала. Улыбаясь, подошла к нему и, обняв, поцеловала.
– Сегодня никак метеорит упал, что ты в такое время дома.
– Не желая ничем вызывать подозрений, он тоже улыбался ей и делал вид, что в голове нет ни одной темной мысли.
– Мне надо будет позже отъехать на пару часиков, с клиентом новым встретиться, но в целом я весь ваш, - хотевшая было скорчить кислую мину Херин передумала и, привычно вздохнув от неизбежной неугомонности мужа в работе, обняла его ещё крепче.
– Не хочу тебя никуда отпускать.
– Да я сам как-то не рвусь ехать, - иронично хмыкнул Гук, понимая, что прощаться с жизнью никому приятно не станет, тем более спешить к этому событию, но ведь есть же хоть маленькая надежда, что всё обернётся в их пользу? Да, надежда… Хоуп наверняка ведь уже приехал, а он с ним ещё не пересекся даже. Надо пораньше выехать, чтобы обсудить с парнями тонкости ночного действа. Сколько их прибыло? Насколько они хороши в бою? Вообще-то у Джея опытные бойцы, должны быть отличными. Ладно, позже об этом. – Пойду с Бомми поздороваюсь.
Ребенок сидел в детском манеже, развлекаясь с мягкой игрушкой, и что-то мямлил себе под нос. Из вразумительных слов девочка пока произносила только «мама», зато ползала, если выпустить на пол, со скоростью ящерицы. Потомственная неусидчивость. Ёнгук протянул ей руки и она, узнав его, бросила своё занятие и потянулась навстречу. Вытащенная наружу, она устроилась на руках отца.
– Ну что, как у нас дела? – расплываясь в беззубой, кроме двух появляющихся передних, улыбке, Бомми принялась ощупывать лацканы пиджака. Херин подошла к ним, наблюдая общение папы с дочкой. – Знаешь, говорят, что сделать дочку – это ювелирная работа, а сыновья рождаются только у настоящих мужиков, - Гук обернулся на жену и наиграно нахмурился. – Я не пойму, я ювелир, а не мужик, что ли?
– Ты в себе ещё сомневаешься? – засмеялась она, уткнувшись ему в плечо сбоку.
– Нет, ну это был намек на толстые обстоятельства… не стать ли мне ещё и настоящим мужчиной?
– Что за внезапно проснувшаяся страсть к размножению? – приподнялись брови молодой женщины.
– Какая ещё внезапно проснувшаяся?
– «Когда
– Гук, ну не при Бомми же, - покосилась Херин на дочку так, словно та могла что-то понять. Девочка перешла к ощупыванию подбородка отца, хлопая вылупленными глазами.
– Ты против здорового просвещения молодежи? А я вот собираюсь рассказать ей, откуда берутся дети, когда ей будет лет двенадцать. Чтоб не успела узнать это где не надо и наделать, чего не надо.
– С твоим длинным языком, она узнает это ещё до того, как научится ходить, - не зная, как реагировать на такое предложение о воспитании, укорила его Херин.
– Ну, так найди моему языку применение получше, - чмокнув дочку, опустил её Ёнгук обратно и развернулся к жене.
– Долго искать не придётся, - взяв его за освободившиеся руки, прильнула к нему она и, не успев подтянуться, получила поцелуй в ответном наклоне. Забыв обо всём, Гук прижал её к себе сильнее и, когда его руки вдавили её в себя, а целование грозило никогда не закончиться, Херин задела бедром его раненую ногу и он, простонав занятым ртом, опомнился, что под брюками у него повязка, которую жене видеть пока бы не надо. К счастью, стон сошёл за не сдержавшееся возбуждение. А если она начнет его касаться и ощупывать, что вполне естественно и законно для жены?
– Я в душ и вернусь, ладно? – оторвался он и быстрее ретировался. Так-так-так, есть время подумать, как объяснить. Гук задвинул защелку в ванной комнате, чего никогда не делал дома в принципе, и понадеялся, что любимая не попытается ворваться. Если начать излагать всё, как есть, то придется выложить абсолютно всё. Но как иначе оправдать пулевое ранение ноги? Допустим, Рин не спец, и сгодится любой другой вид раны. Какой? От ножевой отличит и дебил. Спустив штаны и размотав бинт, который всё равно надо поменять на свежий, Гук уставился на прострел. Пьяные шли с Дэхёном… упал на арматуру. Похоже. Арматура лучше, чем ржавый гвоздь. От гвоздя бы дырища была поменьше. «Черт, я же мыться ушел! – Ёнгук включил воду и полез под душ. – На ожог тоже не похоже, и на укус мухи цеце, да даже ядовитой змеи… Да и откуда им в Нью-Йорке?..». А если попытаться всё-таки не показывать рану? Не раздеваться. Это человеку, который собрался выскочить отсюда прямо в супружескую постель? Да он и без этого дома ни в чем, кроме трусов, никогда не ходит. Всё равно Херин что-то заподозрит. Но ведь иногда он умудряется обводить её вокруг пальца. Почему бы не попробовать? Ради благой же цели.
Глядя на её зубную щетку, стоявшую рядом с его, на её тюбики, баночки, шампуни, бальзамы и три полки масел, пен, лосьонов и гелей, Ёнгук ненавидел себя за то, что обманывает её, но сделать ничего не мог. Вот она, женщина, которая доверилась и открылась ему во всем, вся её жизнь во всех подробностях вокруг него, в каждой вещи, в том, что остальные не видят, зная лишь красивую и неприступную Бан Херин. А он знает о ней всё, как рождается её неповторимый запах, какого вкуса её поцелуй утром и какого вечером, почему у неё именно так сегодня лежат волосы, что сегодня у неё под платьем, знает, что настроение ей испортило пятно на юбке, которое посадила Бомми, а в другой раз жмущая правая туфля, почему-то оказавшаяся теснее левой. Знает, что заставить перестать сокрушаться об испорченной одежде можно порвав её по пути в спальню, а облегчить мучения ступни можно подхватив её на руки и донеся до машины. Взамен этого она о нём не знает и половины. Разве что как свести его с ума одним взглядом. «Ты дрянь, Гук» - обозвал он себя и, закрыв кран, полез в аптечку. Обработав намоченную рану, он забинтовал её и, выдернув из стиральной машинки ещё не развешенные, недавно достиранные джинсы, натянул их на ноги. Собрав все следы преступления и убедившись, что нигде не испачкал ничего в крови, которая уже не шла, Ёнгук прокрался до кухни, выбросил всё, прикопав в мусорном ведре и, вымыв руки, отправился к Херин, оставленной так внезапно. Как и предполагалось, она недоверчиво посмотрела на его джинсы.