Неоспоримая. Я куплю тебе новую жизнь
Шрифт:
– Бабушка, – спокойно обратилась она к женщине, – не мути воду, пожалуйста. Ведь все под контролем, – натянуто улыбнулась. – Живу. Дышу. Улыбаюсь. Все отлично!
Бабу Шуру озноб прошиб от этих певучих слов. В груди резко закололо. Незаметно прижимая руку к сердцу, тяжело вздохнула.
Очевидно, что каждый человек справляется с трудностями, как может. И Стася, на самом деле, выбрала не самый страшный вариант. Пускай хоть наголо голову сбреет, а очи и губы черным подведет, только бы не плакала. Только бы не страдала. Но... Баба Шура понимала, что не долго еще продержится ее оптимистка. Горечь хлынет, как пить дать. Нигде она не растворится, не рассеется. Выйдет наружу.
– Ладно. Доедай, стрекоза, – поднявшись, Александра Михайловна медленно отвернулась к раковине. Неохотно взялась за сковороду. Пока руки совершали привычные действия, мысли рассыпались в пределах более серьезных задач. – Раз каникулы уже начались, может, нам в Сочи съездить? Отдохнуть... – предложила Александра Михайловна.
Повисла недолгая пауза.
– Можно, ба. Только сперва нужно с Егором посоветоваться. Наверное...
– Само собой.
– Семья Соколовских каждое лето туда летает. Было бы здорово, если бы мы попали в один промежуток времени.
– Ну, это уже, как получится, – неопределенно ответила баба Шура.
Опустив тарелку с чашкой в раковину, Стася на некоторое время застыла рядом с ней. Вперилась в женщину долгим пристальным взглядом. Будто поддержки искала. Неизбежно иссякали ее силы, это чувствовалось. Словно тонкий неокрепший стебелек, под порывами ураганного ветра, клонилась вниз. Сопротивлялась изо всех сил, но внешняя стихия казалась многим мощнее.
Как ни парадоксально, не знала Александра Михайловна, чем ей помочь. Всем бы пожертвовала ради Стаси, только не видела никаких путей освобождения. Эту дорогу Сладковой предстояло пройти одной.
– Обсудим с Егором. Решим, – сказала баба Шура, ободряюще улыбаясь.
Закрыв кран, протерла полотенцем руки.
– Хорошо, – оттолкнувшись от столешницы, легко согласилась Стася. – Завтрак, как всегда, вкуснейший, Шурочка! – задорно похвалила она, на ходу забрасывая сумку на плечо. – Па-па! До вечера!
– Пусть Бог бережет..., – сердечно проводила баба Шура, но девушка уже выскочила за двери. А у Аравиной тревожно застучало сердце. – Господи, Иисусе Христе, Сын Божий, благослови, освяти, сохрани сие чадо мое, Анастасию, силою животворящего Креста Твоего... – тихо бормотала женщина.
***
Крымский мост. По сути, именно здесь все началось по-настоящему.
Девичьи пальцы небрежно пробежались по объемной основе ограждения. Остановились, крепко сцепляясь на теплом металле. Пока задумчивый спокойный взгляд рассекал залитую ярким солнцем водную гладь, внутри просыпались неконтролируемые эмоции. Абсурдное умиротворение сменялось щемящей грустью.
Стася застыла. Совершая короткие поверхностные вздохи, непреднамеренно копалась в своей душе. Целостность ее личности нарушилась. Разошлась под напором жестких внешних обстоятельств.
С трудом приглушая рвущиеся из груди чувства, мастерски играла отведенную ей роль. Улыбки, смех, речь с аффектацией... Полуигра. Полувойна.
Легкий ветерок развевал цветные пряди волос. Бросал их в лицо на пару с горячим дыханием спелого лета. Шаловливо играл цветной юбкой платья. Москва-река знакомо бурлила внизу, подстегивая терзающую душу память. Сердце постепенно набирало обороты. Дыхание разрывалось нескладными паузами. Под напором слепящего солнца в уголках глаз застывала влага.
Но Сладкова улыбалась. Лениво и, на самом деле, искренне.
Что-то было в этом месте... То, что нельзя визуально увидеть, но и стереть, в порыве спасительного освобождения, невозможно.
Пробегая пальцами по нагретому поручню, невольно сравнивала свои ощущения. В тот день, когда они с Аравиным впервые поцеловались, металл был холодным. Помнила непрерывный шум промозглого ветра. Не смогла забыть, как безумно заходилось сердце в груди, и как по коже бежала запретная дрожь. Если мыслить масштабно, все эти детали, вполне вероятно, останутся в памяти навсегда. Безусловный рефлекс нервной системы на раздражитель.
Зациклившись на ярких воспоминаниях, Стася не распознала шаги подошедшего к ней мужчины.
– Здравствуй, – хрипловатый голос Егора моментально и беспощадно выдернул девушку из укромного уголка памяти.
По ее коже будто мелкий наждак прошелся. Помимо воли вздрогнула.
– Привет.
Сухо. Без эмоций. Как обычно, в последнее время.
Только внутри Стаси заструилась жгучая энергия. Запульсировали все оставленные Аравиным раны.
Не понимала, почему Егор продолжал настаивать на их встречах. Многословными или содержательными эти саммиты явно не назовешь. Могли все негласно отведенное им время просто молча простоять рядом.
– Как дела? – пошел по знакомому сценарию Аравин.
– Нормально, – в тон ему ответила девушка.
Чистейшая ложь. Внутри Стаси, между физическими плотью и кровью, плелась прочная дребезжащая лоза из сокровенных чувственных переживаний. Сладкова хладнокровно молчала. Но, в действительности, ее любовь не имела ничего общего с равновесием. Это чувство заставляло душу Стаси то задыхаться от жесткой нехватки эмоций, то гореть от сумасшедшего переизбытка.
Сладкова не имела права поддаваться желаниям и зацикливаться на глупых ожиданиях. Все ее силы уходили на отчаянную фальсификацию душевных составляющих. Вынужденную имитацию жизни.
Повисла первая пауза.
Как бы Сладкова ни старалась владеть собой, от внимания Аравина крайне редко укрывались ее эмоции. Стоило ему только подойти к девушке, ее щеки моментально розовели, а дыхание учащалось. Егору это нравилось. Нравилось ощущение ее беззащитности перед ним. Это было неправильно. Это было необоснованно. Это было абсурдно! Ведь он стремился к тому, чтобы Стася стала сильной. Только точно так же, как Стася хотела быть его слабостью, он желал быть ее изъяном. Каждый раз, сохраняя условленную дистанцию, Аравин предвкушал то мгновение, когда получит ее обратно. И ему было совершенно наплевать, что потребуется для этого сделать.