Неотмазанные. Они умирали первыми
Шрифт:
— Фиксируй голову!
Часть третья
Неотмазанный
Глава первая
Выпускной, школьный бал, встреча солнца с утра,
Оперились птенцы, стоит мать у окна.
Их в гнезде не удержишь, — тихо шепчет она,
Раз путевкою в жизнь, наградила страна!
На чужую войну отсылаешь меня,
Да, так надо, сказала родная страна.
Но не ждешь нас назад ты, нас ждет только мать,
И не отмазанный школьник пошел убивать!
Дорогая, дорогая, дорогая страна!
Что ж бесплатно учиться ты мне не дала?
Мой сейчас институт — Дагестан и Чечня!
Это
Дорогая, дорогая, дорогая страна!
Невозможно прожить на то, что ты нам дала!
Ни чего не умею, я в вашу жизнь не впишусь,
И не знаю, что делать, когда возвращусь!
Ревущую уляпанную БМП подбрасывало на ухабах, мотало из стороны в сторону по разбитой вдрызг дороге; и она неустанно клевала носом, натужно попыхивая вонючим дымом. Карай, Приданцев и сержант Головко возлежали на замурзанном полосатом матраце, разостланном на броне рядом с пушкой. Сзади, упираясь уделанными гряью сапогами в притороченное бревно, уткнувшись обветренными отрешенными лицами в отсыревшие поднятые воротники, сиротливо притулились фигуры Секирина, Привалова и Ромки Самурского. Колонна с плановой "зачистки" возвращалась домой. Карай, навострив уши, смотрел блестящими черными глазами, то на серый безжизненный лес по краям дороги, то на маячивший перед "бээмпешкой" урчащий "Урал" , который то и дело юзил по жидкой грязной дороге. Кобель, изредка поворачивая голову к Приданцеву, тыкался холодным влажным носом в рукавицу кинолога. Он чувствовал, что они возвращаются на базу. Но, не знал, что до базы он так и не доедет, как и ласковый "собр" Савельев, как и несколько "вованов" , устроившихся на броне идущих следом "бэшек" . Что, через пару минут, вон за тем поворотом, колонну ждет огненный смерч.
Виталька Приданцев с широко открытыми глазами на обоженном лице безучастно смотрел в пустоту и монотонно мычал как пьяный. Лейтенант Капустин, перевернув его на спину, трофейным кавказским кинжалом вспорол окровавленный, обгоревший рукав бушлата и наложил ему жгут чуть выше локтя.
— Укол, давай! Да, быстрей же! Чего телишься! — прикрикнул он на прапорщика Филимонова, который, прижимаясь всем телом к опорному катку, трясущимися руками копался в сумке. У него под ободранным "шнобилем" как у кота во время драки в разные стороны топорщились рыжеватые усы, и подергивалась щека.
— Перевяжи культю! Да как следует! И отсюда никуда! Понял? Носа из-за "коробочки" не высовывайте!
— А ты, куда?
— Я попытаюсь до "бэтра" добраться! Почему молчат, паразиты!
— Хана, Паша! Всем хана! — твердили дрожащие губы прапорщика, ставшие похожими на вареники.
— Не бзди, Филимонов! Прорвемся, бля!
— Куда, Паша?! Обложили как волков! Со всех сторон! Всем п…дец!
— Не каркай, Филя! До "вертухов" продержаться бы! — прокричал под грохот гранат, визг и звяканье осколков о броню Капустин на ухо распластавшемуся прапорщику.
Чуть поодаль от БМП валялся сильно опаленный труп кобеля Карая, с разорванным в клочья брюхом. Сбоку с "бэтээра" как-то нервно с паузами заработал КПВТ, вслепую наугад прощупывая свинцом окружающие холмы. Яростный огонь "духов" вновь прошелся по центру колонны, где находились "уралы" . Пулеметные трассы хаотично ковыряли грязь, с остервенением вгрызались в обочины, неистово молотили по броне, разбивали фары и лобовые стекла в искрящуюся труху, безжалостно кромсали борта и крылья, пытаясь достать смертоносным жалом укрывшихся бойцов. То здесь, то там с гулом рвались "воги" . Вокруг все горело, тряслось и громыхало. Пылала зигзагами разлившаяся солярка, коптили скаты, едкий черный дым от которых клочьями стелился над заблокированной колонной. Часть "чистильщиков" , отстреливаясь, залегла за бронетехникой и "уралами" , другая нашла спасение в кювете.
Рядовой Самурский,
"Неужели, все! Амба! Неужели, никогда больше не увидит: ни Светки, ни близких, ни друзей, ни родного города!" — пронеслось у него в голове. Он представил, как его завернутого в шуршащую фольгу молчаливые угрюмые солдаты грузят в кузов машины.
"Вот дурак, чего в институте не училось! Теперь приключений на свою жопу выше крыши!" — думал Ромка.
В политехнический институт, в отличие от своих сверстников, он поступил без особого труда. Учебой там себя дюже не утруждал, так как науки ему всегда давались легко. Да, вот, лень-матушка сгубила. Вместо, того, чтобы ездить регулярно в институт на занятия, он предпочитал подольше понежиться в постельке, поболтаться по тусовкам, погонять музыку на полную катушку. Бедные соседи, как еще не оглохли. И вот подошла пора сдачи зачетов и экзаменов. Тут-то все и началось! Преподаватели будто сговорились, все, как один. Тем, кто аккуратно посещал лекции и лабораторные, экзамены и зачеты поставили, можно сказать, "автоматом" . А с тех, кто прогуливал и отлынивал от занятий, драли три шкуры. Ромка тоже попал в тот "черный список" . Тут не помогли, ни его цепкий изворотливый ум, ни последние две недели перед экзаменами, которые он усиленно готовился. Педагоги постарались отыграться за неуважение к их труду. Сессия для него прошла с плачевными результатами. Вышибли его с треском с первого курса за несданные "хвосты" . Не успел он прийти в себя после игнания из "храма науки" , как принесли повестку в "доблестную армию" .
Еще утром, когда тащились по туманной горной дороге на эту, будь она проклята, зачистку в селение Ялхой-Мохк, у него было нехорошее предчувствие, что сегодняшний день скверно кончится. Так и случилось! Возвращаясь, угодили в засаду! До дембеля всего-то, ничего! Кот наплакал! И на тебе!
— Суки!! Гады!! — застонал от бессилья, расстроенный парень. Зверея, вцепился зубами в засаленный рукав. — Мразь, черножопая!! Сволочи!! Своло…!
Неожиданно с боку вздыбилась земля, дохнув жарким дыханием, окатив всех брызгами и крошкой. Солдата ударило в бок и словно каленым железом прожгло чуть ниже "броника" , чиркнув по пряжке. Он почувствовал, как что-то горячее заполняет пах.
— А-а! А-а! — Ромка выпустил АКМ и сполз вниз, не зная, куда деваться от нестерпимой режущей боли. Его пальцы судорожно скребли землю, между ними выдавливалась как крем от торта, липкая почва, вперемежку с опавшими листьями. Рядом, кто-то дико кричал. Подняв голову, он увидел как, развернувшись к нему, матерясь, прапорщик Сидоренко меняет "рожок" . У его ног на четвереньках в луже, уткнувшись окровавленным лицом в землю, притулился кто-то из сержантов. То ли Афонин, то ли Елагин. Из-за хрипящего сержанта куда-то мимо Андрея смотрели неподвижные обезумевшие глаза рядового Свистунова, "душок" сжался в комок и что-то шептал побелевшими губами. В красном покрытом цыпками кулаке с разбитыми костяшками он сжимал маленькую потертую иконку на шнурке. По замурзанным щекам, оставляя борозды, текли слезы.
— Пи…дюлей, захотел?! Бери автомат, сука!! В лобешник дать?! — накинулся на "молодого" сержант Володька Кныш, грубо пихая того сапогом в зад и замахиваясь прикладом разбитой "эсвэдэшки" .
— Ахмеды, мать вашу, всю оптику изуродовали, мерзавцы! — отчаянно ругался он, не обращая никакого внимания на стрельбу и грохот вокруг.
Слева дружно огрызнулись пулеметными очередями "собры" . Сквозь гул боя донеслось знакомое стрекотание "вертушек" . Над колонной пронеслись два Ми-8 из группы огневой поддержки, развернувшись, они вдарили "нурсами" по серым вершинам.