Неотвоевавшиеся солдаты
Шрифт:
– Ты, сукин сын, Боб, - закричал Шерман хрипло.
– Что с тобой стряслось?
– Заело сектор газа, - услышал он ответ Бикера - Не идет дальше, но я сейчас вытащу эту дурацкую ручку.
Он слышал, как Гельмут объяснял Бикеру, что надо сделать - только ни в коем случае не рисковать, если регулятор газа заедает в прорези, потому что несчастные случаи им не нужны.
– Да, ради всего святого, - повторил Шерман.
– Никаких несчастных случаев.
Обошлось без несчастных случаев. Все сорок, даже пятьдесят минут летного времени ушли на повторение запланированных маневров - в основном дублей неудачно отснятых эпизодов. В заключение Керр и немец повторили лобовую атаку, и Керр буквально почувствовал горячее дыхание выхлопов Гельмута, когда их самолеты промчались
– Черт подери! А ну, повторите.
Они повторили, словно лишний раз хотели продемонстрировать взаимное доверие друг к другу немцев и англичан. Собственно говоря, истинный плод этого своеобразного брачного союза должен был появиться на свет завтра, когда Гельмут Мюлер и Керр проведут вдвоем не обозначенный в сценарии и не отрепетированный и не отработанный заранее бой, который явится страшной развязкой никем не предусмотренной эпопеи.
Провести этот бой в последний день придумал Шерман, словно зная, что к тому времени оба участника достигнут полного взаимопонимания и покажут чудеса маневренности, как Два старых мастера воздуха, которые точно знают, что думает каждый в небе, хотя на земле они раньше никогда не знали друг друга.
Сначала Керр не соглашался: в его звене были мастера высшего пилотажа получше его, к тому же более молодые. Но два дня назад Джек Шерман, гоняя в стакане виски с водой кусочек льда своим длинным, не очень чистым пальцем, объяснил им свою американскую систему доводов.
– Таких ребят, как Боб Бикер, я знаю наизусть. Они делают дело так, как профессиональная проститутка разыгрывает любовь. Каждый сам за себя. Эгоистично и механистично. Если устроить бой между ними, то получится состязание двух примадонн, а мне не это нужно. И, кроме того, они наверняка убьют друг друга, потому что у них не будет той согласованности действий, которая есть у вас, сукиных детей, хитрых стреляных воробьев.
Гельмут при этих словах иронически поклонился, но Шерман, не обратив на это никакого внимания, продолжал объяснять, что ему требуется.
– Мне нужно что-то настоящее и оригинальное. Высший класс! Горючего у вас примерно на пятьдесят минут, но если вы выдержите двадцать минут в схватке, не расходясь и сближаясь, а в непрерывной схватке, ни на секунду не отпуская друг друга, мы получим то, что нам нужно, - на экране это займет минуты четыре, самое большее, но это будет одно из самых сильных мест в фильме. И я рассчитываю получить это от вас, ребята, пока вы будете эти проклятые двадцать минут показывать класс, какого никогда еще не показывали, - так, чтобы зрители все до единого повскакали с места.
Керр в ответ только кивнул, в своей обычной, неулыбчивой и невозмутимой манере, но Гельмут, с въедливой немецкой логичностью, спросил:
– А кто будет сбит?
– То есть кто из вас победит?
– Шерман рассмеялся и сказал немцу: - Конечно, от тебя следовало ожидать такого вопроса, Гельмут, но чтобы узнать это, тебе придется посмотреть фильм. Вы просто прервете бой, когда я дам команду. Мы уже достаточно извели пленки на победителей и побежденных, и ваш бой закончим при монтаже.
Это нежелание рассказывать пилотам, какое место занимает их воздушный бой в сюжете фильма, было преднамеренной тактикой «Дейтона фильм компани». Кто действует в фильме, что происходит с героями и какую роль играют во всем этом их полеты, они могли узнать, только посмотрев фильм, снимавшийся наперегонки с таким же фильмом конкурентов, съемки которого велись не во Франции, а в Испании. Компания даже разместила «английское» и «немецкое» звенья отдельно. «Англичане» базировались на старом аэродроме французских военно-морских сил под Сан-Рафаэлем; «немцы» вылетали из Ла-Бокки, маленького уютного аэродрома близ Канна, расположенного в двадцати километрах от Сан-Рафаэля, Каждый вечер Шерман привозил им план полётов на следующий день, и, хотя Шерман получал эти планы от кого-то другого,
– Ладно, ребята, -услышал Керр голос Шермана.
– Хотите верьте, хотите нет. но мы ставим точку. Можете все отправляться по домам. Только расставаясь с самолетом, пожалуйста, не захватывайте на память половину оборудования, а свое снаряжение сдайте заведующему реквизитом. Договорились?
Несколько голосов ответило ему веселой руганью.
– И не забудьте: завтра, вечером у нас банкет в «Эрмитаж дю Риу» в. ЛаНапуль, - продолжал Шерман.
– Вот там-то мы и запьем все это джином. И, пожалуйста, никаких фигур высшего пилотажа по дороге домой. Нам нужны самолеты целыми, и никаких происшествий. Мы все здесь вышли живыми и невредимыми из величайшей «битвы за Англию», какая только была, благодаря богу, Гельмуту, Кевину и мне…
Для трех главных участников эти слова были приятны еще и потому, что они означали премию по пять тысяч долларов каждому за «безаварийные полеты» и за то, что старая, но драгоценная воздушная рухлядь,осталась цела. В общем получалось чистых пятнадцать тысяч долларов за полтора месяца, которые превратились в два. Для Керри эти пятнадцать тысяч означали большую перемену в жизни: если жена оставит его в покое на полгода и не будет ему докучать, возможно, ему удастся создать что-то новое, а тогда он в пятьдесят лет по-иному, построит всю свою жизнь.
– Я пристроюсь к вашему замыкающему, Гельмут, - сказал Керр в микрофон:
– Хорошо, - ответил немец.
Керр догнал «мессершмиттов» и пошел в хвосте строя. Он возвращался с ними в Ла-Напуль, потому что ему предстояло переночевать там: завтра на рассвете они с Гельмутом вылетят вместе и разыграют свой финал над солнцем, над восходом, над голубым туманом, который каждое утро подымается над этими зелеными виноградниками и лиловато-красными холмами. Керр посадил самолет, вытащил блокнот из кармана добротной спортивной куртки и начал делать заметки о своей работе. Только уже в зрелые годы он постиг творческий характер летного дела, совсем не похожий на то, как изображают работу летчика большинство писателей. Они упускают главное, вернее, затемняют его. Но ведь именно в сфере мастерства они с немцем сошлись и поняли друг друга. Между ними установился тот особого рода контакт, который не требует слов или обмена сигналами. Но Керр не был уверен, что немец думает, как думал он сам, - что все объясняется вдохновением.
Немец вообще не думал о мастерстве. Он считал деньги, с горечью думал о проигранной войне, жалея о том и о другом и укрепляясь в мысли, что теперь, с пятнадцатью тысячами долларов в кармане, он сможет, наконец, отправиться домой. Через двадцать пять лет он пересечет границу в Берлине и попросту сядет в поезд, идущий в Веймар. А потом…
«Если они меня съедят - пусть едят», - подумал он угрюмо.
Он не сделал ничего плохого, ничего преступного. Когда-то он был солдатом, но половина тех, кто жил в Восточной зоне, были солдатами, так что ничего страшного в этом нет. Только вот его отец… его отец… Иногда нелегкое наследие вроде этого превращало почти в проклятие самый факт, что ты - немец. Он постоянно жил с этой мыслью - тогда как американцу и людям вроде Керра не приходилось над этим задумываться. Волнует ли Керра то, что он англичанин? Вряд ли. Наоборот, Керру была свойственна эта невыносимая английская самоуверенность, казалось исключающая необходимость задумываться над чем бы то ни было, хотя на самом-то деле это, конечно, было не так: за истекших два месяца он убедился, что Керр до мозга костей умелый и осторожный летчик-профессионал, и Гельмут был ему благодарен за это. Собственно говоря, под оболочкой небрежного и раздраженного английского безразличия скрывался серьезный человек.