Неожиданная Россия. XX век
Шрифт:
Инфляция и недоверие крестьянства к необеспеченным деньгам Керенского подрывали «хлебную монополию», не давая решить продовольственный вопрос в городах. Цены на сельскохозяйственную продукцию за 1917 год выросли в 5–7 раз. Если весной пуд пшеницы в Петроградской губернии стоил в среднем 5 руб. 20 коп, то к октябрю того года – уже 33 руб. 66 коп.
Пресловутая «французская булка» в Петрограде накануне февральской революции стоила 7 копеек, а в октябре 1917 года такая же из менее качественной ржаной муки по «твёрдым» ценам Временного правительства стоила уже 34 копейки. Но продукты по государственным расценкам в те дни в Петрограде было сложно найти, зато на полулегальном «вольном» рынке столицы, где присутствовали любые деликатесы, цены за вторую половину 1917 года выросли в 34 раза! При том средняя номинальная зарплата фабричных рабочих Москвы и Петрограда за революционный год выросла всего в 2 раза – с 70 до 135 руб. в месяц.
Общеэкономический кризис усугублялся тем, что три четверти обращавшихся в стране денег летом 1917 года находились на руках у населения и не спешили возвращаться в государственный бюджет. Сбор налогов после февральской революции упал на 30–40 %. Дошло до того, что даже первый министр финансов Временного правительства, банкир и «сахарный король» Михаил Терещенко задолжал государственной казне многие тысячи руб. налогов.
«Спичечная монополия»
Временное правительство пыталось решить вопрос наполнения бюджета экстренными и даже откровенно фантастическими мерами. Например, в июне 1917 года запретили любые денежные переводы за границу без специального разрешения Министерства финансов. В сентябре, в дополнение к «хлебной монополии», ввели государственную монополию на сахар. На этом временные обитатели Зимнего дворца не остановились, и в октябре 1917 года правительство Керенского разработало проекты спичечной, чайной, кофейной, махорочной и других государственных монополий. Как видим, «огосударствление» экономики в условиях нарастающий разрухи началось ещё до большевиков.
При том нельзя сказать, что во Временном правительстве доминировали исключительно политики-популисты и не было дельных, квалифицированных специалистов. Ещё в июне 1917 года при «временных» министрах был создан Экономический совет, куда вошли многие общепризнанные авторитеты – например, известный дореволюционный экономист и доктор Кембриджского университета Пётр Струве или автор ныне знаменитой теории «экономических циклов» Николай Кондратьев.
По замыслу Временного правительства Экономический совет создавался «для выработки общего плана организации народного хозяйства, для разработки законопроектов и общих мер по регулированию хозяйственной жизни». Однако четыре месяца напряженной работы Совета вылились в бесконечные дискуссии и безостановочную выработку «окончательных проектов».
Тем временем в крупных городах нарастал продовольственный кризис и явочным порядком вводилась карточная система. В Москве хлеб продавался «по карточкам» уже с марта 1917 года. С июня карточную система распространили на выдачу круп, с июля – на мясо, в августе – на сливочное масло, в сентябре – на яйца, в октябре – на растительные масла…
Показательно, что в октябре 1917 года, за две недели до революции большевиков, Экономический совет Временного правительства принял решение о самороспуске. Этот высший экономический орган оказался лучшим символом всей деятельности «временных» властителей «демократической России» – когда большое количество признанных специалистов, не обделённых знаниями и интеллектом, погрязли в метаниях и прожектах, так и не найдя сил и решимости остановить нарастающий хаос.
Тем временем, между февралём и октябрём, кризис охватил все без исключения сферы экономики и жизни. Энергетической основой в ту эпоху был уголь, его главным поставщиком – Донецкий бассейн. В июле-октябре 1917 года добыча угля в Донбассе уменьшилась по сравнению с тем же периодом предыдущего, дореволюционного года на 34 %. К октябрю цены на уголь выросли по сравнению с февралём почти в три раза, а из-за транспортного кризиса поступление угля в центральные регионы страны покрывало не более 53 % потребностей.
Век назад городское население для отопления широко использовало не только уголь, но и дрова. И для крупнейших мегаполисов страны осень 1917 года стала началом нового дефицита – в Москве и Петрограде накануне октябрьских событий, всё из-за тех же транспортных проблем, потребление дров по сравнению с осенью предыдущего года сократилось в два раз. От дефицита топлива всех видов страдали и городские электростанции – накануне большевистского переворота электрический свет в жилые дома Петрограда давали в среднем не более 6 часов в стуки.
«Забастовка в нефтепромышленном районе погубит Россию…»
Век назад нефть еще не была основой экономики, но уже составляла пятую часть в топливном балансе страны. «Чёрное золото» и его производные требовались как промышленности и транспорту, так и простым обывателям в ежедневном быту. Без мазутной смазки не работали станки и не ездили паровозы, без освещения керосином не представляли свою жизнь миллионы семей.
Когда в феврале 1917-го в столице Российской империи бунт хлебных очередей перерос в свержение монархии, в Петрограде дефицитом были не только батоны и булки – не хватало четверти нефтепродуктов от довоенной нормы. Главной причиной «топливного кризиса», как и хлебного и иных кризисов тех дней, был коллапс железнодорожного транспорта.
Но негативные явления назревали и непосредственно у источников чёрного золота – в Баку, нефтяном сердце царской России, добыча по итогам 1916 года упала на 5 %. Цифра, на первый взгляд незначительная, но отражавшая глубинные экономические процессы. Продолжавшаяся третий год мировая война оставила российскую нефтяную промышленность без новой техники, а с марта 1917 года к экономическим проблемам добавились политические.
Узнав 2 марта (старого стиля) о свержении монархии, рабочие нефтепромыслов Баку объявили однодневную «приветственную» забастовку. Но февральскую революцию тогда приветствовали и собственники чёрного золота. Глава крупнейшей нефтяной корпорации страны Эммануил Нобель 8 марта 1917 года на первой встрече с членами Временного правительства, патетически заявил: «Я говорю от имени всей русской нефтяной промышленности. Твердо веруя в могучие силы обновленной России, мы ставим себе ближайшей задачей своевременное обеспечение нефтяными продуктами…»
Месяц спустя издававшийся в Баку журнал «Нефтяное дело» восклицал в передовице: «Давнишняя мечта России о политической свободе и действительно конституционном политическом строе осуществилась полностью и в самых широких границах». Но реальность оказалась не столь радужной – вслед за эйфорией верхов и низов начались совсем другие процессы. На гребне революционного энтузиазма профсоюзы нефтяников Баку потребовали у собственников увеличения зарплат в 4,4 раза, сокращении рабочего дня с 12 до 8 часов и заключения коллективного трудового договора.