Неожиданная Россия
Шрифт:
«Женщины спрашивали у меня – что такое голубые глаза?..»
Экспедиция покинула Петербург в марте 1820 года. Как позднее писал Матюшкин, «от Москвы до Иркутска на пространстве составляющем едва треть всего протяжения России от запада к востоку, встречали мы несколько раз весну и несколько раз зиму…» До Якутска сумели добраться необычайно быстро по меркам того времени – всего за четыре месяца. Последние 27 дней пред прибытием в столицу Якутии плыли по Лене, поражаясь величием и красотою её берегов.
Впрочем, юного мичмана Матюшкина, судя по его письмам, больше занимали красоты не флоры и фауны, а противоположного пола. «Я опять влюблен или, лучше сказать, в меня влюблены. При прощании: обморок, слезы, клятвы…» – так в одном из писем близкому другу описывает он прощальный бал во дворце губернатора Иркутска. Романтический путешественник, отправленный из блестящей столицы на таинственный Север приказом самого царя, явно, казался очень привлекательным для провинциальных барышень.
Вид на город Якутск. Рисунок Ф.Ф.Матюшкина, приложенный к его письму от 24 июня 1820 года
Однако за Якутском уже не было ни балов, ни привычных лицеисту дворянских дочерей. В 600 с лишним вёрстах к северо-востоку от столицы Якутии, у полюса холода в Верхоянске, самом маленьком городе Российской империи, Фёдору Матюшкину довелось наблюдать один из важнейших праздников той эпохи, «тезоименитство» императора. День ангела самого царя считался тогда государственным торжеством и отмечался повсеместно, от столицы до заполярной якутской тайги.
Как писал сам Матюшкин: «Верхоянск – 5 юрт, разбросанных на 5 верстах, недостроенная церковь, часовня и кабак называются городом. Я пробыл здесь до 30 августа и праздновал тезоименитство государя в малейшем городе его империи. На вечеринку было приглашено всё, что токмо двигалось. На столе стояло: сушеное мясо, юкола, пряники, орехи, изюм и… штоф спирту. В углу кривой писарь наяривал на скрипице барыню, и две красавицы (в самом деле красавицы, или мне так по крайней мере казалось) повёртывались и переходили бочком из угла в угол. Этот танец у якутов называется бычок…»
По завершению празднества Матюшкину довелось наблюдать камлание шамана. «Странная его одежда, обвешанная ремнями с железными, медными и серебряными оконечностями, бубны в правой руке и лук в левой – всё, всё давало ему какой-то страшный вид, и он довольно был похож на чёрта в московском театре…» – не без юмора описывал юный мичман свои впечатления. Впавший в транс шаман отвечал на вопросы окружающих, и 21-летний Матюшкин тоже не удержался, спросил шамана: «Какую я люблю девушку?» Последовал ответ: «У твоей девушки глаза, как лазурь неба, а волосы, как слабый свет луны…»
Ответ больше всего поразил не Матюшкина, а местных обитателей. Мичман так описал их удивление в письме другу: «Женщины, которые, как и везде, любопытны, спрашивали у меня – что такое голубые глаза? И удивлялись, что у нас в России бывают не человеческие (т. е. не чёрные) глаза. По всей Сибири голубые глаза редки, и шаман также не имел о них понятия…»
«Топоры, как стекло, ломались…»
Путь Матюшкина из Якутска но Колыму занял два месяца, август и сентябрь. Недавний лицеист потрясённо разглядывал и описывал в посланиях к столичным друзьям, как в самый жаркий месяц лета «в темных рытвинах меж холмов лежит вечный снег и лед». Только в октябре 1820 года, когда уже вовсю начиналась морозная якутская зима, он прибыл в городок Среднеколымск, лежащий в 400 верстах к югу от берегов Северного ледовитого океана.
Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина от 20 ноября 1820 года со схемой его пути от Якутска до Колымы
Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина с зарисовкой города Зашиверска на реке Индигирке
Страница из письма Ф.Ф. Матюшкина с изображением берегов реки Индигирки
Именно Среднеколымск должен был стать базой для экспедиции, и Матюшкин прибыл туда самым первым, на месяц опередив иных участников, чтобы подготовить всё необходимое. Местное начальство, как выяснилось сходу, не смотря на строгие приказы свыше, столичных гостей не ждало, понадеявшись, что посланцы далёкого Петербурга доберутся на Колыму ещё не скоро.
Бывшему лицеисту пришлось экстренно взяться за дело. Как позднее вспоминал начальник экспедиции Фердинанд Врангель: «Колымское начальство о нуждах экспедиции не озаботилось, не было припасено ни одной рыбы, не привезено ни одного бревна для постройки обсерваторий… Такие неисправности могли иметь самые пагубные последствия для наших действий, если бы Матюшкин, во время краткого своего здесь пребывания, похвальной своей деятельностью не успел многого поправить; узнав по прибытии своем о положении дел, он собрал и уложил тотчас половину нужной для экспедиции рыбной провизии, закупив ее у жителей Колымска и окрестностей. По распоряжению его и под его надзором, невзирая на сильные морозы, от которых топоры, как стекло, ломались, была выстроена башня с четырьмя окнами к четырем странам света для астрономических наблюдений…»
Мечтавший о дальних странствиях лицеист оказался хорошим организатором, не страшащимся неожиданных трудностей. Фактически, именно Матюшкин, оказавшись на Колыме, провёл все главные работы по подготовке экспедиции. Предстояло на собачьих упряжках объехать сотни вёрст заледенелых просторов, но снег и лёд на суше отличались от таковых поверх застывшего моря. Выяснилось, что обычные сани с деревянными полозьями хороши для тундры, но не годятся для дальних путешествий по солёному морскому льду. Как позднее в отчёте объяснял начальник экспедиции Врангель: «От выступающей морской воды остается на поверхности льда морской рассол, по которому деревянные полозья весьма тяжело скользят; для предотвращения такого неудобства привязываются под полозья китовые ребра, которые, будучи твёрже дерева, не всасывают в себя соли и не задерживают саней…»
Лучшими мастерами по изготовлению таких специальных полозьев из китовых ребер были чукчи. И хотя жестокие войны с ними ушли в прошлое, этот народ дальневосточного Севера всё ещё оставался малоизвестным и пугающим. Как вспоминали участники экспедиции, на Колыме местное начальство «рассказывало множество примеров коварства чукчей, описывая их людьми самыми опасными и жестокими».
Решили, что к таким опасным людям за китовыми рёбрами, без которых экспедиция становилась невозможной, отправится именно Матюшкин. Бывший лицеист в сопровождении одного казака и якута-переводчика выехал на реку Анюй, восточный приток Колымы. Раз в год там проводилась большая ярмарка, на которую приезжали старейшины чукчей, чтобы выменять русские товары на шкуры полярных животных.
«Произношение чукотского языка чрезвычайно трудно для европейца…»
«Меха, привозимые чукчами, – воспоминал позднее Матюшкин, – состоят из чернобурых лисиц, песцов, куниц, выдр и морских бобров, также привозятся медвежьи шкуры и моржовые клыки. Доставляют они санные полозья из китовых ребер и множество всякого рода готового платья из оленьих шкур. Прежде привозили и каменные топоры… Русские товары состоят из табаку, железных котлов, топоров, ножей, огнив, игол, медной, жестяной, также деревянной посуды и множества разноцветного бисера для женщин. Гораздо охотнее привозили бы сюда купцы водку и вино, но, вследствие запрещения правительства, сии предметы не являются открыто в обороте, а, вероятно, только тайно и в малом количестве. Чукчи страстные любители горячих напитков, особенно хлебного вина, и рады отдать за него лучшие свои товары…»