Неожиданное
Шрифт:
Они поднялись на ноги. Ганс, шатаясь, попятился назад и прислонился к стене; по лицу его пробежала судорога, глухое рычание, клокотавшее в горле, понемногу стихло. Наступила реакция. Эдит стояла посреди комнаты, ломая руки, прерывисто дыша и всхлипывая; ее трясло, как в лихорадке.
Ганс тупо уставился в одну точку, но глаза Эдит дико блуждали по комнате, словно стремясь запечатлеть все подробности. Деннин лежал неподвижно. Стул, отброшенный в сторону в этой неистовой свалке, лежал рядом с ним. Из-под тела Деннина наполовину высовывалась двустволка. Два патрона, которые
Эдит обернулась к Деннину, но взгляд ее снова невольно возвратился к тарелке. В самом деле, это просто нелепо! Эдит вдруг почувствовала непреодолимое желание рассмеяться. Затем она ощутила тишину, царившую в комнате, и забыла о тарелке. Теперь ей хотелось только одного: чтобы эта томительная тишина чем-то разрядилась. Пролитый кофе стекал со стола на пол, и монотонный стук капель еще сильней подчеркивал тишину. Почему Ганс молчит? Почему он ничего не делает? Она взглянула на него, хотела что-то сказать, но язык ей не повиновался, горло у нее как-то странно болело, во рту пересохло. Она молча смотрела на Ганса, а Ганс смотрел на нее.
Внезапно резкий металлический звон всколыхнул тишину. Эдит вскрикнула и метнула взгляд на стол. Тарелка упала. Ганс глубоко вздохнул, словно пробуждаясь от сна. Звон упавшей тарелки вернул их к жизни в новом, незнакомом им мире. Здесь, в стенах хижины, родился этот новый мир, в котором им предстояло отныне жить и действовать. Старый мир исчез безвозвратно. Впереди все было ново, полно неизвестности. Неожиданное сместило перспективу, обесценило ценности и, озарив все своим колдовским светом, смешало реальное с нереальным, сплетя их в странный, путаный клубок.
— О Господи, Ганс! — вымолвила наконец Эдит.
Ганс молча уставился на нее широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Медленно обвел он взглядом комнату, словно видел все это впервые, затем надел шапку и направился к двери.
— Куда ты? — спросила Эдит, охваченная страхом.
Он уже взялся за дверную скобу и ответил, стоя к жене вполоборота:
— Рыть могилы.
— Не оставляй меня, Ганс, одну…— ее взгляд обежал комнату, — с этим…
— Рано или поздно все равно придется рыть, — ответил он.
— Но ты же не знаешь, сколько могил, — возразила она, чуть не плача, и, заметив, что он колеблется, добавила: — А потом мы пойдем вместе и я помогу тебе.
Ганс подошел к столу и машинально снял со свечи нагар. Затем они вдвоем произвели осмотр. Дэтчи и Харки оба были убиты наповал, и вид их был ужасен, так как убийца стрелял почти в упор. К Деннину Ганс отказался притронуться, и Эдит пришлось подойти к нему самой.
— Он жив, — сказала она Гансу.
Тот подошел и заглянул убийце в лицо.
— Что ты говоришь? — спросила Эдит, уловив какоето нечленораздельное бормотание.
— Будь я трижды проклят, что не прикончил его, — последовал ответ.
Эдит, опустившись на колени, склонилась над телом Деннина.
— Отойди от него! — сказал вдруг Ганс хриплым, странно изменившимся голосом.
Она быстро, тревожно взглянула на мужа. Подняв двустволку, брошенную Деннином, он вкладывал в нее патроны.
— Что ты хочешь делать? — закричала Эдит, вскочив на ноги.
Ганс молчал, но она увидела, что он поднимает ружье к плечу, и, быстро ухватившись рукой за ствол, толкнула его вверх.
— Оставь! — хрипло крикнул Ганс.
Он старался вырвать у нее двустволку, но она подошла ближе и обхватила его раками.
— Ганс, Ганс, очнись! — молила Эдит. — Ты сошел с ума, Ганс!
— Он убил Дэтчи и Харки, — последовал ответ, — и я убью его.
— Но так нельзя, — запротестовала она. — На это есть закон.
Ганс только презрительно скривил губы в ответ, словно говоря: , и снова повторил тупо, упрямо:
— Он убил Дэтчи и Харки.
Жена старалась убедить его, но на все ее доводы Ганс твердил одно:
— Он убил Дэтчи и Харки.
Но Эдит не могла побороть в себе того, что внушалось ей с детства, что она впитала с молоком матери. Уважение к закону было у нее в крови, и она должна была поступить так, как велит закон. Она не понимала, как можно поступить иначе. Ганс, пытавшийся подменить собой закон, становился в ее глазах таким же преступником, как Деннин.
— Зло за зло — не будет добра, — убеждала она его. — Есть только один способ покарать Деннина — передать его в руки правосудия.
Наконец Ганс уступил.
— Ладно, — сказал он. — Делай, как знаешь. А завтра он убьет нас обоих, вот увидишь.
Она покачала головой и потянулась за двустволкой. Ганс уже хотел было отдать ей ружье, но заколебался.
— Дай-ка я лучше пристрелю его, — взмолился он.
Но Эдит снова покачала головой, и он снова протянул ей ружье. В эту минуту дверь отворилась, и в хижину, не постучав, вошел индеец. Порыв ветра и снежный вихрь ворвались вместе с ним. Эдит и Ганс обернулись. Ганс еще сжимал в руке двустволку. Картина, представшая глазам незваного гостя, ничуть его не смутила. Одним быстрым взглядом он окинул трупы Харки и Дэтчи и бесчувственное тело Деннина. Ни удивления, ни любопытства не отразилось на его лице. Труп Харки преграждал ему дорогу, но он, казалось, не замечал этого. Лицо его оставалось бесстрастным, словно не было никакого трупа.
— Большой ветер, — сказал индеец в виде приветствия. — Дела хорошо? Все хорошо?
Ганс, все еще сжимавший в руке двустволку, понял, что индеец, глядя на эти изуродованные трупы, считает его убийцей, и с мольбой посмотрел на жену.
— Здравствуй, Негук, — с усилием проговорила Эдит, и голос ее дрогнул. — Нет, не очень хорошо. Большая беда.
— До свидания, я пойду. Очень спешу, — сказал индеец и, не проявляя никаких признаков поспешности, аккуратно перешагнул через кровавую лужу, растекшуюся по полу, отворил дверь и вышел.