Неожиданность
Шрифт:
Тут завозился в своей кровати Богуслав, вздохнул, охнул и проснулся. Уставился на меня ошалевшими со сна глазами и спросил каким-то сиплым голоском:
— Вова, ты чего стонешь?
Откашлялся, и уже обычным уверенным голосом продолжил:
— Приснилось чего страшное?
— Скорей пришли в голову страшные мысли.
— Какие?
— Мы
— Что это тебя по суше ехать растащило? Не наездился еще? Не хлебнул горя полной ложкой? Решил преодолеть десяток царств-государств, навоеваться с тамошними народами вволю? Плыть, Вова, только плыть!
— Вот и плыви сколько хочешь с молодоженами, я вам не мешаю, до Новгорода и в одиночку доскачу.
— Э, э! Это что еще за затеи? — присел в топчане Слава. — Твою должность атамана еще никто не отменял!
— Как никто не отменял и моей любви к беременной жене, которую я уже тыщу лет не видел. Моего руководства лесопилкой и производства карет. Тоски по любимому делу лечения больных, постройки церкви и прочего.
— Но ты же преодолел себя и пошел в этот поход!
— Это был Великий Поход, мы спасли Землю. А сейчас чего? Выкроив деньги из того похода, мы поплывем всего лишь улаживать твои шкурные дела. Да ты, гляжу и не торопишься к своей Анастасии-Полетте, что ж, твое дело стариковское, и так, мол, сойдет! А я человек молодой, кровушка так и кипит!
— Что, золотишка пожалел, побратим? — брезгливо поинтересовался Богуслав, — совсем жаба задушила?
— Денег возьмешь сколько душе угодно! — пресек я его глупые выдумки, — не могу лишние дни и ночи терпеть разлуку с Забавой.
— А чего ты про возраст врешь? У нас же с тобой всего год разницы.
— Это по жизненному опыту. А так ты шестидесятилетний старик, а я Божьим
— Я люблю Анастасию больше жизни!
— Седина в бороду, бес в ребро — обычное дело.
— Да вроде все уже решили! Судно нашли, цена за поездку приемлемая, в дороге никого убивать не надо, чего ты ерепениться-то взялся?
— А вот давай посчитаем сколько нам понадобится времени, чтобы попасть в Париж.
— Давай! — охотно согласился боярин.
— Я посмотрел в Интернете, от Константинополя до Генуи, обходя Грецию и Италию, две тысячи триста верст. Плыть морем, не разгоняя шторма и не увлекаясь попутным ветром, не меньше двух месяцев. Команда многочисленная, наверняка настроенная католическими священниками против слуг дьявола, если поймут, как вы тут с Пелагеей ловчите, ссадят враз, да еще и науськают на нас церковников.
— Очень может быть, — согласился Слава.
— От Генуи до Парижа посуху семьсот верст. На самых лучших конях быстрее чем за девять дней до столицы и монастыря возле нее не доберемся. Два месяца девять дней быть в пути нам гарантировано.
— А по суше?
— Там две тысячи двести верст, при трех конях на каждого за двадцать суток долетим. Враждебный народ по пути или поубиваем, или запугаем, нам с ними не детей вместе крестить. Так что скажешь?
— Хорош валяться! Пошли коней покупать!
Купили двенадцать справных и, по мнению воеводы, выносливых лошадей. Венцеслав с нами уезжать отказался, у него в Константинополе нашлись «неотложные дела». Мы хмыкнули и оставили шляхтича осваиваться в армянской среде рядом с Ваануш.
Утром выехали. Прощай, Константинополь! Вперед, в Париж!