Неожиданный поворот
Шрифт:
— Вот как. — Он подошел к окну и оглядел окрестности. При виде теннисного корта у него вырвалось недоуменное восклицание.
Выйдя из кабинета, Эйден задумчиво оглядел лестницу.
— Наша комната, — пробормотал он и вновь замолчал.
Сердце Джилл забилось сильнее.
— Синее с серым одеяло, такое мягкое, пушистое. Окна смотрят на пруд. — Он вдруг ухмыльнулся. — И джакузи там есть.
— Ты абсолютно прав, Эйден. В главной ванной, — в восторге подтвердила Джилл, но тут же умерила свой пыл. — Я решила, что тебе будет трудно подниматься
Он явно был разочарован. Заметив это, Джилл виновато опустила глаза. Ведь отнюдь не лестница явилась главной причиной, заставившей ее устроить мужу спальное ложе внизу.
— Гостевая чуть дальше по коридору. — Она открыла дверь в небольшую комнату, в которой обычно занималась шитьем. — Я перенесла сюда и кое-что из твоей одежды.
— Ты, разумеется, права, — откликнулся Эйден. — Не могу же я бегать взад и вперед по лестнице.
— Кроме того, ты весь в ушибах — не дай Бог, я ненароком ударю тебя ногой, — добавила Джилл, старательно избегая слов: если мы будем спать вместе.
— Спасибо тебе, Джилл. Не знаю, как и благодарить тебя за все, что ты для меня делаешь.
Голос его звучал очень искренне, что ничуть не уменьшило не покидавшего Джилл чувства вины.
— Пойдем, я покажу тебе кухню.
Кухня, занимавшая в задней части дома почти тридцать футов, состояла из уголка для завтрака и помещения для семейных обедов перед камином. Одна застекленная створчатая дверь выходила на террасу, вторая — на балкон, где можно было принимать солнечные ванны. За ними простирался газон с несколькими цветниками, а за каменной оградой начинался лес.
Это было излюбленное место Джилл. Здесь она с ребенком проводила большую часть времени.
— Какая огромная кухня, — в очередной раз удивился Эйден. — Мне прямо хочется что-нибудь сварганить.
В это время из детской донеслись знакомые звуки. Значит, Мэдди проснулась и ворочается в своей кроватке. Эйден тут же встрепенулся.
— Это ребенок?
— Ага, — сказала Джилл и вся напряглась.
Успокоенная добродушным настроением Эйдена, она уже стала подумывать, что против ожидания его выздоровление не будет для нее тяжким испытанием. Но ведь он еще не видел Мэдди, следовательно, главное впереди.
Интересно, подумала Джилл, испытает ли Эйден при виде дочери такое же нежное чувство, какое он явно питает к ней самой? Вспомнит ли, что не желал иметь детей? Что с гневом и разочарованием узнал о беременности Джилл? Что после рождения Мэдди стал испытывать недовольство их браком?
— Пойду к ней, но не надолго. Ты не боишься остаться один?
— Ни в коем случае.
— Ты уверен?
— Иди же, наконец! — нахмурился Эйден. — Слышишь, как она хнычет? Может всерьез расплакаться.
Перепеленав Мэдди и обув в ботиночки, Джилл понесла девочку вниз. Эйден тем временем любовался с террасы лесом. Входя в кухню, Джилл слышала, как в ее груди кузнечным молотом бьется сердце.
Глупо так волноваться, пыталась она убедить себя. Эйден ведь малютку вообще на руки не брал. Никогда не кричал на нее, не ругал, не жаловался, что она ему мешает. Он просто никогда не желал ее иметь.
Она поцеловала теплую со сна щечку девочки.
— Что бы ни случилось, для меня ты всегда будешь желанной, — прошептала она и, набравшись смелости, постучала в стеклянную дверь.
Эйден обернулся. По взволнованному выражению его лица Джилл поняла, что и ему эта встреча дается нелегко. Мэдди моментально потянулась к нему ручонками, заерзала на руках у Джилл и заверещала: «Па-а, па-а». По иронии судьбы «папа» было одним из первых произнесенных ею слов.
Эйден с растерянным видом провел ладонью по волосам. Он был чем-то смущен, но чем? Быть может, он что-то вспомнил? Джилл, затаив дыхание, смотрела на мужа.
Но когда он вошел в кухню, ни гнева, ни разочарования на его лице не было.
— Да она ведь красавица! — благоговейно произнес он. — Самая настоящая красавица!
Джилл весь день находилась в напряжении: она ожидала, что в любую минуту прекраснодушное настроение Эйдена может резко измениться. Этого, однако, не произошло.
После ланча она отправилась с Мэдди в аптеку, купить лекарства для Эйдена, а возвратившись, какое-то время оставалась с девочкой в саду. Она сгребала прошлогодние листья, а Мэдди рассматривала цветы. Джилл казалось, что надо дать Эйдену возможность побыть одному, но он, очевидно, не дорожил одиночеством: спустя какое-то время присоединился к ним, заметив при этом, что в такую замечательную погоду дома не усидеть.
Остаток дня прошел как обычно. Джилл готовила на кухне, затем они обедали, а пару часов спустя она искупала девочку и, уложив ее спать, просмотрела газету.
За все это время в поведении Эйдена проявилась лишь одна странность, но и она касалась не девочки, а ее самой: время от времени он впадал в задумчивость, поглядывая на нее так, словно что-то в ней вызывало его недоумение. Она решила, что в эти минуты Эйден слышит голос своего подсознания, который напоминает ему, что он не любил ее и горько сожалел, что женился.
К счастью, Джилл так в этот день устала — скорее всего, от напряжения и волнения, — что пошла спать раньше обычного. Но прежде она проводила Эйдена в его комнату, приготовила постель и задернула шторы.
Отойдя от окна, она обнаружила, что Эйден безуспешно борется с пуговицами рубашки. С ужасом она подумала, что без ее помощи ему не раздеться.
С минуту она наблюдала за ним и его беспомощными движениями. Блестящие черные волосы, всегда аккуратно расчесанные на пробор, сейчас растрепались и живописными прядями спадают на лоб и уши. Загоревшее за день лицо пышет здоровьем и силой. Тело длинное, мускулистое. Джинсы и фланелевая рубашка ему очень к лицу. В тусклом свете настольной лампы голубые глаза кажутся таинственными, а красиво очерченный рот — чувственным.