Непал без вранья
Шрифт:
Мы гуляем по Мандиру Джанаки, величественному, белоснежному храму, к нам подходит монах. Я прошу его разрешения на фото, мы начинаем разговаривать, а потом он зовет меня и Асю к себе, в монашеские покои – ашрам вишнуитов – на территории храма.
Светлая, продуваемая со всех сторон комната, выкрашенные в голубой и белый цвета стены. Вентилятор под потолком, развевающиеся саронги на бельевой веревке. Гопал – так зовут монаха усаживает нас на софу и приносит угощение: маринованные бананы, тушеный нут и лепешки роти – все это на пальмовых листах вместо тарелок. А спустя пару минут мальчик-послушник ставит перед нами воду и чай масала: в Непале, прежде чем приступать к чаепитию, обычно пьют воду мне ритуал непонятный. Гопал приносит стулья и приглашает остальных монахов – старика с отсутствующим взглядом и тростью, выкрашенной в голубой. Второй
25
V – знак, который рисуют на лбу вишнуиты. Последователи Шивы обычно линуют свой лоб тремя горизонтальными полосками.
– Так вы христиане? – обращается к нам брахмачарий.
– Да, мы выросли в этой культуре, – отвечаю я, – но больше все-таки в поиске.
– Поиск – это хорошо, – кивает монах с дредлоками, сидящий напротив меня. – А что вам нравится?
– Мне близки идеи буддизма. Как, кстати, вишнуиты относятся к Будде?
– Очень хорошо. Буддизм ведь можно считать ответвлением индуизма. Вы знаете, что Будда вырос в индуистской семье? Ну и потом, ведь не так уж это и важно, в кого человек верит. Стоит скорее оценивать, как он это делает, как живет и чувствует.
– А как вы себя чувствуете? – спрашивает Ася.
– Я счастлив, – улыбается Гопал своей наивной, почти детской улыбкой. – Живу и наслаждаюсь каждой минутой, учусь, пытаюсь себя понять, зачем я здесь и в чем предназначение человека.
– А долго вы монашествуете?
– Уже пятнадцать лет, – отвечает он. – И если мне сейчас двадцать девять, то, стало быть, с четырнадцати.
– Так вы приняли это решение, когда были еще ребенком? – поражается Ася.
– Ну да. В какой-то момент я вдруг перестал ощущать себя счастливым. Не понимал, почему вокруг столько несправедливости, в чем смысл очередного прихода, и потому решил посвятить свою жизнь поиску. Почти как вы.
– И вы даете обет безбрачия? – спрашиваю я.
– Так и есть, – отзывается лысый брахмачарий. – И мы не можем больше видеться с семьей и уж тем более заводить новую. Это жизнь в одиночестве, но это добровольный выбор каждого из нас.
Еще долго наш разговор продолжается в том же духе. И пока мы общаемся, заходят люди и кладут цветочные венки брахмачарию на руку, касаются его коленей и получают благословение. Когда же мы прощаемся, он подзывает двух человек – пожилого мужчину со старинным кожаным саквояжем, из которого достает эфирные масла и обмазывает наши запястья. И второго – мальчика-послушника с двумя заготовленными венками. Брахмачарий набрасывает их на наши шеи и говорит напутственное слово, на этом мы и расходимся.
И пускай ничего нового для себя не открываем, у нас остается прекрасное воспоминание об этой встрече как чем-то искреннем и очень трогательном.
Мы долго обсуждаем ее, и наконец Ася говорит мне:
– Знаешь, я не могу представить, как православный батюшка делает паспорт. Как он снимает свою шапку и рясу, чтобы получить официальную фотографию, под которой к тому же напишут его настоящие имя-фамилию-отчество. В этом есть что-то разоблачающее, словно с него снимают маску и дают понять, что он обыкновенный человек, а не тот идеальный образ проповедника, который требует его профессия. Отслужив свою службу, этот образ он оставляет в шкафу вместе с костюмом и садится в дорогой «мерседес», и тот катит его в иную реальность. Здесь же по-другому – у меня вот совсем не сложилось впечатления, что меня разыгрывают показным благочестием, – эти монахи действительно так и живут. Никого из себя не изображают, ничего не имеют, даже дома, все время катаются по стране. Едят простую пищу, живут обыкновенными радостями, в Фейсбуке сидят, например. И мне проще поверить в искренность человека со слабостями, чем в идеального сверхчеловека. Вот так и с Богом. В индуизме, почти ведь язычестве, все боги похожи на людей. У них есть свои изъяны, свои страсти, они бывают капризными, ревнивыми, совсем как мы. И потому они мне кажутся реалистичней и ближе, чем символ безупречного христианского Бога.
И я подумала тогда, как точно эти слова описывают и город – такой вот непричесанный и дикий, но настоящий, как ни один другой. И пускай заметки в духе «10 причин посетить Джанакпур» у меня написать не получилось, я без сомнения советую побывать в этом городе тому человеку, который ценит реализм. Ну и еще, пожалуй, индийские сладости.
3.3. Кому молятся буддисты?
Открывать для себя буддистский Непал советуют ступой Будданатх, старинным колпаком, спрятавшим под собой пятнадцать столетий истории. Золотой наконечник в четыре пары известных глаз [26] следит за всем, что творится в миру, а в радиусе полсотни метров уж наверняка: тибетские монастыри и паломники со всего света, книжные лавки, кафе и многочисленные туристы уж точно не ускользнули от пристального взгляда. Как и мы однажды. Но признаться, Будданатх, «центр тибетского буддизма в Непале», «съемочная площадка "Маленького Будды" Бертолуччи» [27] и множество прочих заслуг не смогли покорить меня так, как это сделал Сваямбунатх и Обезьяний храм Катманду.
26
Buddha eyes, глаза Будды, один главных из символов Непала.
27
Фильм итальянского режиссера Бернардо Бертолуччи, снятый в 1993 году. Одна из центральных сцен картины происходит у ступы Будданатх.
Буддистский квартал Сваямбунатх от Тамеля и окрестностей отделяет лишь мост, но, шагнув по ту сторону реки Багмати, открываешь вдруг совершенно новый мир, зеленый, тихий и застывший вне времени. Мы ныряем вглубь, идем к Академии нирваны вдоль барабановой аллеи, загребая правой рукой всю удачу на своем пути [28] и здороваясь с каждой встречной обезьяной левой. Доброе утро, господа! Приятно познакомиться, что за встреча. Нам вежливо улыбаются и кивают в ответ, а между делом переглядываются за спиной что за чудачки разговаривают с обезьянами?
28
Молитвенные барабаны – обязательный атрибут буддистских храмов. Внутри каждого из них находятся бумажные свитки с мантрами, чья сила пробуждается и возносится к небесам, когда барабан приходит в движение. Крутить его – здесь особый род молитвы. «На удачу», – поясняют непальцы.
Вся улица, что по правую сторону от трех золотых статуй, [29] чередует сады и расписные храмы с огромными буддистскими барабанами внутри; барабаны эти всегда в движении – тяжелом, но непрерывном. Этот ритм здесь повторяет всё – гипнотическая колыбельная мантры, эхом сообщающая улице глубокое, почти сонное оцепенение; неторопливый поток паломников, бритые монахи в красно-желтых одеяниях и кроссовках Nike, серьезные тибетские женщины в национальных платьях, перебирающие деревянные бусины четок.
29
Главные ворота Сваямбу, три золотые статуи: четырехрукий Ченрезиг, Гуру Ринпоче и самый большой Будда в Непале.
Общая численность тибетцев в изгнании – около 134 тысяч человек. Двадцать тысяч из них живут в Непале – обломки трагической истории государства Тибет, лишившегося независимости, большей части культурного наследия и, наконец, своего политического и духовного лидера – известного нам далай-ламы, вынужденного бежать в Индию после военного вторжения Китайской Народной Республикой.
В Катманду, если не брать в расчет Будданатх, все тибетцы собрались в районе Сваямбу. Здесь же мы встречаем и нашего собеседника – тибетскую женщину лет тридцати, отличить от непалки которую получается лишь по одежде. Знакомимся, она рассказывает нам о тяготах жизни тибетского населения в Непале.
– Официальную работу не дают, – делится она, – подрабатываем нелегально, то там, то здесь. Продаем фрукты, украшения. Прав у нас очень мало, но детям наконец разрешили ходить в школу. Мой сын вот пошел в начальный класс, я очень этому рада. Возможностей у него будет больше, чем у меня. В мое детство тибетских детей в школу не пускали. Нас здесь не любят, приходится быть друг за друга. Вот и живем коммунами.
– А вы только буддисты или индуисты тоже? спрашивает Ася.
– Буддисты. Быть только буддистом – это правильно. Быть только индуистом – тоже хорошо. Но если ты и буддист, и индуист, это плохо. Болеешь часто.