Нэпал — верный друг. Пес, подаривший надежду
Шрифт:
Он подошел ко мне, опустился на колени, протянул руки и крепко обнял.
Воцарилась такая тишина, что слышно было бы падение булавки. У отца вздрагивали плечи. Это был массивный, крепкий, грубоватый техасец и просто невероятный отец. Но он был не из тех, кто выворачивает душу наизнанку. Думаю, это у нас семейное. Однако в тот день не было рукопожатий. Вместо этого мы добрых пять минут обнимались, и я чувствовал, как у отца вздрагивают плечи.
Наконец он нашел в себе силы заговорить:
— Знаешь, сынок, лучшего подарка я не мог бы и желать. Это самый приятный для меня сюрприз. Я так тобой горжусь! Черт, так горжусь!..
— Папа, ты ведь уже можешь встать, — проговорил я сквозь слезы. — Ты можешь подняться с колен. Можешь отпустить меня, папа.
— Не хочу, чтобы кто-то видел, как я плачу, — ответил он.
Я взглянул ему через плечо.
— Папа, ты не один такой. У всех, кто собрался на пристани, глаза на мокром месте.
Как любой сын, я всегда хотел, чтобы отец мной гордился. Для меня это было очень важно. Раньше я не знал, так ли это. Отец никогда ничего такого не говорил и не показывал. По правде говоря, мне казалось, что он расстроен тем, что я участвую в спецоперациях, и беспокоится из-за того, что я рискую. Что ж, в тот вечер я узнал, что отец на самом деле думает обо мне и о моей службе.
Позже мне пришлось отправиться к машине, чтобы вдали от людей воспользоваться катетером. Под рукой оказалась лишь бутылка из-под газировки.
«Нужно отлучиться», — сказал я Скотту и Джону, которые были рядом. Я решил, что содержимое бутылки можно будет выплеснуть в кусты за парковкой. Но тут мимо меня прошел какой-то парень. Я чуть не намочил ему туфли.
— О, простите, — сказал я. — У меня тут просто негазированный лимонад.
Мы вернулись на праздник, и, конечно, вскоре слух об этом приключении разлетелся среди собравшихся. Кое-кто засмеялся, и я видел, что отец снова начал улыбаться. В семье Морган эта фраза вошла в поговорку: стоило кому-то ошибиться, мы говорили: «Ой, это всего лишь лимонад».
Через несколько дней мы с мамой и Джули были в Ричардсоне, пригороде Далласа. Они пригласили меня в мексиканский ресторан «Pappasito’s». Я очень активно тренировался в коляске с ручными педалями и старался изо всех сил на сеансах с ФТ — даже учился преодолевать на коляске полосу препятствий.
Думаю, я начал чувствовать себя увереннее — примерно как тот баскетболист, который выехал из моей палаты, поставив коляску на задние колеса. А еще я хотел вести себя так, будто могу смеяться над своими травмами. В «Pappasito’s», как и во всех хороших ресторанах, был пандус для инвалидных колясок, но я выбрал другой путь.
— Мама! Джули! Я поеду не так. Смотрите!
Я направился к ступенькам, ведущим в ресторан.
— Джейсон, нет! Не надо! — попыталась остановить меня Джули.
— Нет-нет, я знаю, что делаю, — смеялся я. — Смотрите!
Чтобы ехать на задних колесах в инвалидной коляске, нужно прокрутить обруч вперед, а корпус откинуть назад, и тогда вы можете балансировать на задних колесах. Я приготовился и двинулся к первой ступеньке.
Хрясь!
Я восстановил равновесие и рванулся ко второй ступеньке.
Клац!
И тут я перестарался. Я попытался перескочить сразу две ступеньки и секунду спустя полностью потерял управление. Подтянувшись на руках, я не успел вовремя опуститься и здорово грохнулся. Коляска выскользнула из-под меня, и я упал, загораживая проход. Хорошо, что я упал на бок и смог схватиться за перила. Если бы я перевернулся и упал на спину, то мог бы сильно разбить голову.
Я взглянул на Джули и маму.
— Ну, как я и говорил, над этим еще нужно поработать.
Убедившись, что со мной все в порядке, они вынуждены были сесть на ступеньки, потому что от смеха не могли стоять на ногах. Для моргановского чувства юмора этот эпизод — настоящая находка. Вот он я, такой крутой и самоуверенный. А в следующую секунду валяюсь, абсолютно беспомощный, словно перевернутая на спину черепаха.
— Думаю, мне нужно еще потренироваться, — добавил я.
Мама и Джули плакали от смеха.
Из здания вышел мужчина и уставился на эту сцену: человек вывалился из инвалидной коляски и загородил лестницу, а две женщины рядом с ним смеялись до слез. Стороны явно были знакомы. Картинка в голове у наблюдателя не складывалась.
— Э-э-э… Простите, вам помочь? — спросил он.
Я покачал головой.
— Нет, все в порядке. Я просто перевожу дух. По ступенькам спускаться тяжело, знаете ли, вот я и присел отдохнуть.
Мужчина еще раз внимательно посмотрел на нас. Парень выпал из инвалидной коляски. Две женщины надрываются от смеха. Помощь явно никому из них не нужна. Незнакомец покачал головой и спустился по ступенькам, перешагнув через меня.
— Эй, я просто пошутил! — крикнул я ему вслед. — Я бы не отказался от помощи. — Я ткнул пальцем в сторону мамы и сестренки. — От этих двоих никакого толку. Это худшие мать и сестра, которые только могли достаться человеку.
Но он уже ушел.
Залезть обратно в коляску можно было лишь одним способом: отползти к ближайшему газону, попросить кого-то поставить коляску и приподнять меня. (Мама и Джули так хохотали, что никак не могли этого сделать.) Наконец я уговорил двух прохожих парней помочь мне.
Спустя несколько дней после празднования отцовского дня рождения, вернувшись в нашу съемную квартиру в Сан-Антонио, я обнаружил в почтовом ящике официальное письмо из министерства обороны. Я думал, это одно из многочисленных посланий относительно моего лечения.
Я ошибся.
Когда я вскрыл конверт, мне пришлось прочитать письмо несколько раз, прежде чем до меня начало доходить, что все это правда. Текст был набран на компьютере. Служащий минобороны сообщал мне о том, что я навсегда отстранен от военной службы по состоянию здоровья. В одностороннем порядке, без малейшего предупреждения минобороны решило, что я больше не смогу служить в армии. Моя вторая семья, которую я так любил, поставила на мне крест.
Я не мог поверить своим глазам. Я был оглушен. Пришел конец привычной жизни. Для меня это была не просто работа, а нечто гораздо большее. Это был ритм моего существования. Жизненная цель. И все это вмиг исчезло. Я тренировался бы без устали. Я взял бы любую высоту. А теперь моя мечта была уничтожена нажатием нескольких клавиш.
Я был так зол, что ни с кем не хотел разговаривать. Думал, никто меня не поймет. Одной из причин моего страстного желания снова начать ходить была возможность вернуться на военную службу. А теперь у меня отняли мотивацию.