Неперелетные
Шрифт:
– Упал в буреломах, рассек.
– Буркнул тот, заметив мой взгляд.
Пока я искал подходящую палку, мужчина окончательно пришёл в себя. Под действием огнивицы его глаза заблестели, но вместе с бодростью пришел страх. Он внимательно наблюдал за каждым моим движением, и меня как будто кололи в солнечное сплетение. Его испуг был осязаем, но абсолютно непонятен мне. Кого он боится? Почему?
Я сделал ему посох из толстой ветки, поднял его вещи и подал руку, пытаясь помочь встать. Однако он замешкался и сначала спросил:
– Ты ... Исправленный?
Это был именно тот вопрос и тот страх, что мучил его. Последнее слово он почти прошептал, будто боялся произнести. Я отрицательно покачал головой, он облегченно выдохнул и схватился за мою руку.
Он оперся на палку, но пошатнулся, и я еле успел в последний момент подхватить его и удержать от падения. С огромным трудом я помог ему встать на лыжи позади меня, и мы пошли. Он все никак не мог поймать мой ритм, хотя я и двигался донельзя медленно. Раненая нога болела, он еле ей двигал, хоть и старался не показывать, страдал от боли. Может быть, ещё и обморозил. Непросто, но мы миновали лес, снежную равнину и спустились к Чёрному Долу. Оказалось, идти на лыжах с раненым было делом лёгким; путь же по заледенелым камням превратился в сущее наказание. Даже мне одному было сложно, а уж следить ещё за кем-то, так и вовсе невероятно трудно. Мы шли медленно и осторожно, но он все-таки упал, успел подставить руки. Сел, потирая ушибленное запястье.
– Помогите...
Кажется, больше он ничего не ушиб. Поднимая его, я чуть не упал сам, но не от неловкости или скользких камней. Вспышка света с неба отразилась от льда. Она была едва заметной, и мужчина, пытаясь встать, ее не заметил. За ней последовала вторая.
Мы встали и я с утроенной силой потащил его по льду. Только обратно, к границе леса. Он что-то бормотал, не понимая, но шел за мной. То, что я увидел, и вспышкой-то назвать нельзя было. Просто небо на миг стало ярче. Светлее и чище. Будто светило выглянуло из-за облаков. Только вот облаков не было. Мгновения просветления становились все чаще. Заметив, как нервно я поглядываю на небо, мужчина все понял без слов и умолк.
К деревьям мы успели за пару мгновений до пика. Я сбросил лыжи, обвязал веревку вокруг ствола и пристегнул себя за специальное крепление на поясе. Раненого просто примотал веревкой к стволу дерева. Он вырывался, метался, кричал "Раив! Где он?"
Я хотел сказать, что все с мальчишкой нормально, Сай - а он чует пики лучше меня, затолкает мальчишку в одну из двух десятков своих берлог, прижмет лапами, и не выпустит, пока не станет спокойно.
Всего этого я не успел сказать, потому что нас накрыло. В глазах потемнело, тело и сознание отказывались повиноваться. Омерзительное чувство потери ориентации затопило с головой, хотелось бежать, искать - делать что угодно, лишь бы притупить ноющее чувство обделенности. В глазах метались линии, светились обманчивой привлекательностью какие-то пути. Потом все вспыхнуло и погасло. Время и пространство были вне меня, а я вне этого мира. Как долго это продолжалось, трудно было сказать.
Я пришел в себя только когда настала ночь. Длинная и светлая зимняя ночь. И сказать, как давно закончился день и как долго продолжался пик было трудно. Я растолкал спутника, собрал веревки, и, несмотря на неверный ночной свет, решил спуститься хоть началу Черного дола. Невзирая на лед и камни, ночью переходить было безопаснее: холод наступал сильнее, и не было риска уйти под лед.
После пика, вопреки наплыву слабости, раненый стал бодрее. Даже нет, решил я, наблюдая за ним. Он стал отчаяннее, выжимал из себя остатки сил. И, если бы знал дорогу, то бежал бы впереди меня.
Небо начинало медленно светлеть, когда мы вошли в лес на другой стороне Черного дола. Обессиленные, мы опустились на упавшие валежины, глотнули пару глотков из фляжки, но огнивица уже не согревала, а только не давала упасть. Когда мы оказались в пределах слышимости Сайгора, я достал металлический свисток и тоненько подул. Где-то в горах отозвалось эхо, и, следом за ним, где-то далеко, завыл Сайгор.
Судя по звуку, он был недалеко, в паре часов ходу. Значило это, что они почти никуда не ушли от того места, где мы расстались: зверь просто сразу почувствовал приближения пика и оттащил мальчишку к одной из своих берлог.
Увидев меня, Сай довольно рыкнул и двинулся вперед. Обратный путь был тяжел для нас обоих: Сай тащил мальчишку по имени Раив, а я обвисшего за спиной и еле передвигающего ноги мужчину, чьего имени я так и не узнал. Отец обрадовано воскликнул, увидев сына, но на большее не хватило сил. Мальчишка был жив, но после пика не пришел в себя - детям они давались тяжелее. Бижик вцепился в его воротник и дрожал.
К сумеркам мы вышли к опушке, и, уже на последнем дыхании, сделали рывок до моей избы.
Отогревать спасенных было делом привычным. Огромный чан с горячей, пахнущей древесным соком водой, жир ливуна чтобы растереть обмороженную кожу. Горячий напиток из листьев миеда. К счастью, обошлось без серьезных обморожений. Я хотел помочь обработать рану, но мужчина опасливо посмотрел на меня, и сам, корчась от боли, промыл и перевязал длинный, похожую на ожог, след от иномирного оружия.
На утро мальчишка проснулся, бодрый и голодный, и съел строганины едва ли не больше меня. Сидя у окна, он не выпускал из рук бижика, гладя его по шерстке. Зверек ластился, ничуть не боясь человеческого общества. Раив улыбался, и наконец, со зверьком на руках, снова задремал. Отец смотрел на него с радостью, но с опаской на меня. Имени своего он так и не назвал, да и мое не спрашивал. Отдохнув, он начал собираться.
– Куда?
– Дальше.
– ответил он.
– Прочь.
Он так явно убегал от кого-то, кого-то иномирного, что я не стал уточнять. В конце концов, не мое это дело. Да и зимовьем я народ не обеспечивал, просто искал тех, кто терялся во время пиков.
Я собрал им немного еды, и, подумав, достал старую, видавшую виды меховую тужурку для мальчика. Внутри был большой карман, и мальчик мог взять с собой зверька. Этот подарок, как-то успокоил отца, но он ничего не сказал, кроме простой житейской благодарности.
Прошло немало времени, снега днем стали мягче, а ночью их сковывал твердый, непробиваемый наст. Я готовился к визиту гостей. И они пришли: Эрод и Олла, Исправленные, которые когда-то спасли меня самого. После того, как я пожал их обжигающе горячие руки, первым делом они спросили, как прошла зима.
– Неделю назад я вытащил из леса деда Афана, он не успел зайти в дом, когда начался пик, но ушел недалече. Больше никто не терялся, кроме одних прохожих охотников.
Спасатели, прихлебывая сбитень, попросили подробностей - не так часто в наших краях бывают чужие. Даже сами они заходят сюда только ко мне, по старой памяти, раз в год. А что я - я рассказал им короткую историю о потерявшихся у Южной гряды охотниках, умолчав о бижике, пике, Черном доле и ране. В общем-то ничего необычного в этом не было: люди теряются постоянно, но я видел, как с моими словами Эрод заметно успокоился. Вернее успокоился он не от моего рассказа, а от того, как спокойно я все им поведал.