Непобедимая и легендарная: Непобедимая и легендарная. Призрак Великой Смуты. Ясный новый мир
Шрифт:
– Уважаемый, – снова сказал я по-турецки, – я жду от вас ответа. Тем или иным путем я все равно узнаю от вас все то, что мне нужно. Я, как и вы, служу в разведке, а значит, для меня не является невозможным то, что счел бы для себя неприемлемым обычный русский офицер.
– Я не боюсь пыток, – презрительно сказал мне незнакомец на довольно хорошем русском языке. – Применив ко мне силу, вы ничего не добьетесь.
– Можно обойтись и без применения силы, – я тоже перешел на русский язык. Достав из своего саквояжа коробочку с одноразовыми шприцами и ампулами, я продемонстрировал все это упрямцу.
– Вам эти вещи незнакомы, но я скажу, что сие препарат, именуемый у нас «сывороткой правды». Один укол, и вскоре вы начнете рассказывать мне такие вещи, о которых вы давно уже и сами позабыли. Причем я вас и пальцем не трону – вы будете рады сообщить мне все новые и новые сведения о своей служебной деятельности.
Но мне не очень хочется применять к вам это средство. Я надеюсь на ваше благоразумие. Тем более что сведений, которые вы так героически стараетесь сохранить, скоро мне и так будут известны. Ну, уважаемый, я жду вашего решения…
– Вы, наверное, посланец шайтана и пришли к нам из самого Джаханнама, а прислуживают вам сыновья ифритов и смертных женщин, – сказал допрашиваемый, косясь на коробочку со шпицами и ампулами.
– Уважаемый, вы ошибаетесь, – ответил я, – вы говорите с правоверным мусульманином. Но мне противно, когда то, что завещал нам пророк Мухаммед, люди, считающие себя настоящими мусульманами, пачкают в крови беззащитных женщин, детей и стариков.
И разве не сказал пророк, что нет нам больших братьев, чем ахль аль-китаб – люди Писания: христиане – аль-насара, и иудеи – аль-яхуди, запретив их насильно обращать в ислам? Ислам запрещает мусульманам оскорблять или покушаться на жизнь, имущество, честь и достоинство ахль аль-китаб. Скажите мне, эфенди: разве первые халифы и их полководцы опускались до резни покоренных иноверных народов. Они ограничивались лишь обложением их хараджем?
– Но халифат арабов пал, пораженный их бессилием, – ответил мой собеседник, – и теперь мы, непобедимые османы, являемся его законными наследниками.
– Так уж и непобедимые, – усмехнулся я, – время побед для османов кончилось в одна тысяча девяносто четвертом году хиджры, в священном месяце Рамадан, разгромом армии моего тезки султана Мехмеда Четвертого объединенной армией христиан, которой командовал польский король Ян Собесский. С тех пор армии султана терпели в войнах одно поражение за другим: от австрийцев, испанцев, русских и французов, постепенно теряя все ранее завоеванное их предками. Даже бессильные в Европе итальянцы недавно сумели отвоевать у Порты Ливию.
Слабость турок-османов оказалась порождением от их же силы, которой они упивались, подвергая побежденные народы насилиям и резне. Поражает безумие ваших правителей, отказавшихся, по примеру Германии и Австрии, заключать мир с Советской Россией. Если так пойдет и дальше, то конец Османской империи близок, и она падет, разорванная на части когда-то покоренными ею народами.
– Возможно, вы и правы, – подумав, ответил мой собеседник, – но Энвер-паша ни за что не пойдет на перемирие с Советской Россией, пока сапоги русских солдат топчут священную землю Оттоманской Порты. Мы знаем, что ваша армия и флот разложены и не могут воевать. В ближайшее время мы, несмотря на предательство наших союзников, соберемся с силами и… – тут он осекся, понимая, что уже наговорил лишнего.
– Продолжайте, уважаемый, – я улыбнулся – даже без «сыворотки правды» у моего собеседника развязался язык, и теперь он сам рассказывал мне то, что я от него желал услышать. – Только скажите мне – вашему Энверу-паше мало вернуть все утраченное османами за три последних года? Или он жаждет под шумок заполучить еще и Крым, Кавказ и Тамань. Ведь так?
Турецкий разведчик кивнул мне, понимая, что теперь уже можно в открытую продолжать разговор со мной.
– Вот видите, – сказал я. – Исходя из того, в какой компании вас обнаружила наша разведка, я могу сделать вывод, что вы один из тех турецких агентов, которых послали в Крым, чтобы, действуя через татарских националистов, оторвать полуостров от России и превратить его в вассальную Оттоманской Порте территорию, как это было когда-то в стародавние времена. Осталось только выяснить ваше имя и воинское звание, а то как-то неудобно обращаться к анонимному собеседнику. Могу сообщить вам, что зовут меня Османов Мехмед Ибрагимович, и я имею чин майора государственной безопасности России.
– Вы, бинбаши Мехмед-бей, действительно посланец самого шайтана, и я отвечу на ваши вопросы, – криво улыбнувшись, сказал допрашиваемый. – Меня зовут Гасан-бей, мое воинское звание юзбаши – по-вашему, капитан.
– Ну, вот и замечательно, уважаемый Гасан-бей, – сказал я, убирая коробочку со шприцами в саквояж. – Вот видите, как все оказалось просто.
– Эфенди, – неожиданно спросил меня Гасан-бей, – что будет со мной дальше? Если мне предстоит умереть, то я хочу попросить вас, чтобы меня расстреляли, как это подобает для офицера, а не повесили, как неверную собаку.
– Можете не беспокоиться, Гасан-бей, вы мне больше интересны живым и в добром здравии, – ответил я и, указывая на его неловко вытянутую ногу, спросил: – Вы были ранены на фронте?
– Да, Мехмед-бей, – ответил он, – я принимал участие в боях на Галлиполийском полуострове в составе девятнадцатой дивизии. Там я и получил в колено осколок шестидюймового снаряда британского корабля во время боя за холм Чунук-Баир во время отражения вражеской атаки в заливе Сувла.
– Славное было дело, и славная у вас была дивизия, юзбаши Гасан-бей, – сказал я, – таким послужным списком можно гордиться.
– Это был настоящий кошмар, бинбаши Мехмед-бей, – с горечью ответил он, – сначала британцы засыпали холм снарядами с кораблей, потом в атаку пошли гуркхи со своими кривыми ножами кукри. А после того как мы заставляли их отступить, снова заговорила корабельная артиллерия. У нас же почти совсем не было ничего, что могло бы им ответить. Полевые пушки против дредноутов и крейсеров – это несерьезно. Я командовал сперва ротой, а потом, когда убили командира батальона, то и батальоном. Когда гуркхи все же захватили этот проклятый холм, из всего батальона оставались в живых и смогли отступить не более десяти человек. Больше года после этого ранения я валялся по госпиталям, после чего врачи признали меня полностью негодным к строевой службе. И тогда я написал рапорт о моем переводе в разведку.
– Понятно, – сказал я, – это одна из историй, которые могли бы рассказать многие офицеры всех воюющих на этой Великой войне армий. Но если вы, Гасан-бей, думаете, что это был настоящий кошмар, то это далеко не так.
Настоящий кошмар еще впереди, и надеюсь, что у турецкого государства хватит ума в нем не участвовать. Впрочем – это совсем другая история. Кстати, вы лично не знакомы с командиром вашей дивизии генералом Кемалем-Мустафой?
– Нет, уважаемый Мехмед-бей, – ответил мой собеседник, – я с ним не знаком. Кто был тогда я, и кто был он? А почему вы спрашиваете?