Непобедимая и легендарная
Шрифт:
– Да, Мехмед Ибрагимович, – сказал Махно, – мы тут разузнали, откуда у тех байстрюков часы, деньги и сережки с крестиками. Люди сказали, что это все принадлежало семейству одного городского чиновника. Три дня назад он с женой и дочерью отправился на бричке в Новобогдановку. Там у него старая мать живет. Старушка приболела, и попросила сына приехать к ней, навестить. Уехали они туда, но так до места и не доехали. А вчера нашли люди бричку без лошадей и три трупа. Викентия Сергеевича застрелили, а его жену и дочку сначала снасильничали, а потом зарезали. Похоже, что это дело рук вот этих вот поганцев… – И Махно с ненавистью посмотрел на притихших бандитов.
Под
– Люди добрые, помилосердствуйте! По глупости мы это сделали, спьяну! – завопили они. – Нам вот этот сказал, – душегубы стали тыкать пальцами в сторону Донцова, – дескать, убьете москаля – сделаете доброе дело! Он во всем виноват, подлюка!
– В общем, Нестор Иванович, – сказал Османов, – вот тебе эти убийцы и насильники, делай с ними что хочешь.
Махно со своими хлопцами поставил всех четверых бандитов у стены одного из амбаров на городской площади, потом выступил перед собравшейся толпой, рассказав им, что выполняет декрет председателя Совета Народных Комиссаров товарища Сталина, в котором говорится, что задержанные с поличным грабители, насильники и убийцы подлежат расстрелу на месте. Эти слова толпа мелитопольцев встретила одобрительным гулом. Затем сухо треснул залп из винтовок – и четыре фигуры упали у стены.
А потом наступила тишина… Слышался лишь грай вспугнутых выстрелами ворон, мечущихся над кронами деревьев, да тихое позвякивала сбруя на переминавшихся с ноги на ногу лошадях.
– Мехмед Ибрагимович, – тихо спросил до этого все время молчавший адмирал Пилкин – единственный, кто проводил грешные души бандитов крестным знамением, – скажите, а может, все как-то по-иному можно было сделать?
– Владимир Константинович, – так же тихо ответил Османов, – в том то и дело, что нельзя. Их уже нельзя было исправить. Знаете, в джунглях Индии тигр, попробовавший человечины, на всю жизнь становится людоедом. Этих бандитов и насильников тоже может исправить лишь могила. А господин Донцов, если и сам лично и не убивал, но своим подстрекательством к убийству не меньше виноват, чем его подручные. Пусть он даже и прикрывал их мерзкие поступки разными красивыми словами.
– Правильно говорите, товарищ Османов! – сказал Махно, подходя к майору и адмиралу. – Не успели мы одних господ скинуть, так сразу новые нам на шею лезут, да еще тянут за собой своих господ – то есть то австрийцев, то французов. Тьфу!
– Закончим на этом, товарищи, – сказал Османов, оглядывая окружающих его людей. – Пора, наконец, установить в Мелитополе народную власть – советскую. Где товарищ Пахомов?
– Здесь я, – ответил предводитель местных эсдеков, только что объявивший себя большевиком.
– Значит так, – сказал Османов, – Советская власть – это порядок в городе и соблюдение всех прав трудящихся. И это совсем не то, о чем думают некоторые. Никакого самоуправства, конфискаций, экспроприаций и расстрелов кого-либо по классовому признаку. Если будут замечены хоть какие-то из перечисленных мной явлений, то это будет считаться бандитизмом со всеми вытекающими из этого последствиями. – Майор кивнул головой в сторону стены, где лежали тела расстрелянных. – Понятно, товарищ Пахомов?
– Понятно, товарищ Османов, – кивнул тот; ему почему-то уже совсем не хотелось становиться главой этой самой советской власти в городе Мелитополе.
– Очень хорошо, – сказал Османов, – сейчас мы все отправимся в здание управы, найдем вашего градоначальника господина Панкеева и
– Да, понятно… – тяжело вздохнул тот.
Майор Османов посмотрел на часы и махнул рукой.
– Тогда пошли, товарищи!
Три часа спустя Османов, Железняков, Махно и Пилкин вышли на площадь, урегулировав все вопросы и оставив в здании городской управы совершенно одуревших от свалившихся им на голову обязанностей Панкеева и Пахомова. На какое-то время обоим хватит заряда полученного оптимизма. Ну, а потом, примерно через месяц, через Мелитополь на Дон громить Краснова и Каледина пройдет корпус Красной Гвардии полковника Бережного, и сопровождающие корпус товарищи из Петрограда заботливо поправят образовавшиеся перекосы.
На городской площади было пустынно. Трупы уже вывезли за город, чтобы закопать в безымянной могиле, а дворники присыпали чистым речным песком пятна крови. Возле казачьей тачанки переминался с ноги на ногу мальчишка лет десяти, одетый хоть в чистую, но поношенную и заштопанную на локтях, не по росту большую рубашку.
– Вот, Мехмед Ибрагимович, – сказал Миронов, – мальчишка просится с нами, говорит, что сирота и хочет бороться за советскую власть. Я сказал ему, чтобы ждал вас, так как вы наш главный начальник.
– Сироту бросать нехорошо, Филипп Кузьмич, – ответил Османов и взмахом руки пригласил мальчика подойти.
– Дяденька военный! – сказал подбежавший мальчик. – Возьмите меня с собой, я вам пригожусь!
– Конечно, пригодишься, молодой человек, – сказал Османов, опускаясь перед мальчиком на корточки, чтобы разговаривать лицом к лицу. – Скажи-ка мне, юноша, а как тебя зовут?
– Пашкой кличут, – ответил малец, шмыгнув носом. – Пашкой Судоплатовым.
– А отца твоего как звали? – машинально спросил несколько обалдевший Османов.
– Анатолием, – ответил пацан. – Только помер он в этом году… – И мальчик снова шмыгнул носом.
– А мать у тебя жива? – спросил Османов.
– Жива, дяденька, – сказал будущий гений советской разведки. – Только нас у нее четверо, и ей всех не прокормить. Возьмите меня с собой, дяденьки, я грамотный – читать и писать умею. Я вам пригожусь!
«Так… – подумал Османов, – придется его взять. Ведь, если не с нами, то с другими, но из дома убежит. Пропадет ведь…»
– Хорошо, сказал Османов, выпрямляясь и беря мальчика за руку, – идем.