Непобедимая и легендарная
Шрифт:
– Двадцать девятого сентября по старому стилю, – сухо сказал Михаил Романов, – я сподобился быть вторым после господина Сталина из числа тех, кто удостоился такой чести. Вас, господин полковник, тогда не было в Петрограде… Вы даже не можете себе представить, что творилось тогда в городе. Ужас, помноженный на кошмар…
Михаил Романов задумался, а потом сказал:
– Но давайте я расскажу по порядку, чтобы Михаилу Гордеевичу стало все понятно… Итак, начну. Все обстояло следующим образом. На конец сентября германским Генеральным штабом была запланирована операция по захвату Моонзундских островов с целью обхода нашей оборонительной позиции у Риги и прорыва германского флота в Финский залив. Для этой цели было выделено два отряда линкоров, дивизия новейших легких крейсеров и десантный корпус численностью двадцать шесть тысяч штыков. В самый канун операции каким-то необъяснимым для современной науки способом в Балтийском море, ровно посредине между Моонзундом и Стокгольмом, появилась эскадра русского флота. И прибыла она из будущего – их далекого две тысячи двенадцатого года. Результат сего переноса известен всем – у острова Эзель Германия потерпела одно из самых тяжелых поражений в этой войне…
Михаил Романов внимательно посмотрел на полковника Дроздовского и сказал:
– Михаил Гордеевич, я мог бы подробно рассказать вам о том, как день за днем с помощью эскадры пришельцев менялась вся наша история. Но на это понадобится слишком много времени. Могу сказать лишь одно… – Он замолчал, а потом продолжил: – Я редко встречал более яростных патриотов России, чем полковник Бережной, адмирал Ларионов и их подчиненные. При всем при том все они являются такими же яростными приверженцами господина Сталина. Фактически они стали чем-то вроде его преторианской гвардии. Это они превратили винные погромы в Питере в ночь длинных ножей, под корень вырезав противостоящую Сталину группировку Троцкого-Свердлова. Одна ночь, господа – и Россия снова единая и неделимая.
– Спасибо, ваше императорское высочество, вы меня обнадежили, – устало сказал Дроздовский. – Только хотелось бы знать, что теперь будет дальше…
– Михаил Гордеевич, – ответил бывший великий князь, – запомните: здесь нет никакого высочества. Есть только генерал-лейтенант Михаил Романов, командир конно-механизированной группы Красной Гвардии. Бойцы меня любят, коллеги уважают, зачем мне что-то большее, особенно сейчас… Ну, а на вопрос о том, что же будет дальше, отвечу, что сам об этом не ведаю. К сожалению, даром Кассандры не наделен. Поживем – увидим. Лично я, как и мой брат, свой выбор уже сделал. Мы с ним сделаем все, чтобы избежать развязывания в России братоубийственной гражданской войны, и будем всемерно помогать господину Сталину и его команде. Если для этого Россия должна стать большевистской советской республикой, то пусть она ею станет. Временного правительства, со всеми его «свободами», мы все наелись до отвала. Мы насмотрелись на безвластие, именуемое демократией. Увольте, но, по мне, лучше большевистская диктатура, чем вседозволенность и беззаконие. А что касается монархии… Она умерла, и реставрация ее сейчас невозможна. – Михаил вздохнул. – Михаил Гордеевич, лично я понимаю и сочувствую вашим монархическим убеждениям. Но сейчас такие люди, как вы, в абсолютном меньшинстве. Слишком много ошибок сделали во время своего правления мой брат и его супруга, слишком много грязи на них было вылито Гучковыми, Милюковыми и прочими думскими словоблудами. Слишком глубоко зашло разложение нашей деревни, значительно усугубленное деятельностью господина Столыпина. Так что, господин полковник, как человек опытный могу вам сказать, что на ближайшие лет тридцать или сорок единственный император, который у нас есть – это господин, ну или товарищ, Сталин-Джугашвили. Других вариантов, способных сделать нашу бедную Россию великой и процветающей державой, сейчас просто нет. Дело, задуманное вами в Яссах, неосуществимо, потом что нельзя сделать то, что неприемлемо большинством народа. Господа Краснов и Каледин что-то там пытаются изобразить на Дону. Но когда мы закончим с румынами, то придем и туда…
– Не верю! – взволнованно воскликнул Дроздовский. – Я не верю, что бывший бунтовщик, каторжник, сможет сделать нашу Отчизну великой и могучей! Господа, да ведь просто быть такого не может! Красный император?! Да вы сами в это верите ли?!
– Сергей Леонидович, – мягко сказал Деникин, – вы, как лучше всех разбирающийся в технике наших потомков, пожалуйста, покажите полковнику Дроздовскому… ну, скажем, Парад Победы после капитуляции Германии в войне, которую Россия выиграет под руководством товарища Сталина. Ее еще назовут Великой Отечественной. Пусть он посмотрит, как будет выглядеть Красная Империя в зените своей славы.
– Да, Сергей Леонидович, – поддержал Деникина Михаил Романов, – покажите. Когда я вижу этот Парад, у меня мурашки бегут по коже. Триумф, сравнимый разве что с восемьсот двенадцатым годом, когда от стен сожженной Москвы русские полки с боями прошагали до парижских бульваров.
Пока генерал Марков доставал из стального сейфа, привинченного к стенке штабного вагона, выданный генералам для работы ноутбук, генерал Деникин вполголоса разговаривал с полковником Дроздовским.
– Михаил Гордеевич, вы ведь помните, как начиналась война с Японией? – спросил он. – Главным фактором успеха армии и флота микадо было внезапное и вероломное, с нарушением всех правил ведения войны, нападение на наш флот в Порт-Артуре и на крейсер «Варяг» в Чемульпо.
– Да, это так, Антон Иванович, – кивнул полковник Дроздовский, – но только какое это имеет отношение к обсуждаемому сейчас вопросу?
– Самое прямое, – сказал Деникин. – Если сравнить это даже с нынешними масштабами, то ущерб от нападения японцев был крайне незначителен. Но тем не менее та война для России закончилась унизительным поражением. Тем же должна была закончиться и нынешняя война с германцами и австрийцами. Должна, но все получилось наоборот… Если бы не господа Бережной с Ларионовым, то вместо почетного Рижского мира мы бы сейчас имели позорнейший Брестский. А также все условия для начала большой гражданской войны…
Генерал Деникин сделал паузу, а потом сказал:
– Так вот, Михаил Гордеевич, начало войны, которую наши потомки назовут Великой Отечественной, походило на тысячекратно умноженный Порт-Артур. Только роль японских миноносцев сыграли здесь сотни больших аэропланов-бомбовозов. Примерно семь миллионов германцев, румын, венгров, финнов, итальянцев внезапно напали на два с половиной миллиона русских солдат. Казалось бы, случилась катастрофа. Враг сумел дойти до Петрограда, Москвы, Царицына и Владикавказа. Но сила ТОГО государства была такова, что не появилось даже намеков на смуту и разброд, так хорошо знакомые нам как по девятьсот пятому, так и по нынешним временам. Собравшись с силами, большевики не только остановили вражеское нашествие, но и, вышвырнув завоевателей с русской земли, сами дошли до Триеста, Вены, Праги и Берлина. И там, в поверженной столице Германии, на руинах Рейхстага, они водрузили боевое знамя обычной стрелковой дивизии, которое позже назвали Знаменем Победы. И все это под руководством господина-товарища Сталина. На фоне нашего недавнего бардака – пример, достойный для подражания.
Дроздовский молчал, мучительно переживая услышанное. Но тут генерал Марков сказал:
– Готово, господа, смотрите…
На экране появились первые кадры московского Парада Победы 24 июня 1945 года. Дальше все присутствующие смотрели фильм в полной тишине…
– Ну вот и все, – сказал Михаил Романов, когда видео закончилось. – Михаил Гордеевич, так вы сделали выбор? Останетесь вы с нами или пойдете дальше на Дон?
– Я остаюсь, – сказал Дроздовский, до глубины души потрясенный зрелищем двигавшейся по Красной площади техники, марширующих солдат и офицеров. И особенно апофеоза этого парада – груды германских знамен, брошенных на гранитные ступени сооружения, которого, как помнил Дроздовский, раньше на Красной площади не было. – Разумеется, лишь в том случае, если вы, Антон Иванович, и вы, Михаил Александрович, дадите честное слово, что в моем отряде не будет никаких солдатских комитетов…
– Михаил Гордеевич, – усмехнулся Деникин, – в Красной Гвардии нет солдатских комитетов. Наши потомки, возможно, даже больше, чем все мы, ненавидят тех, кто занимается словоблудием. В чем мог убедиться совсем недавно так «любимый» вами, господин полковник, Румчерод, который господа Бережной и Фрунзе велели разогнать на все четыре стороны. А тех, кто попытался оказать им сопротивление, частью просто-напросто расстреляли, часть посадили в каталажку. Такие вот дела, Михаил Гордеевич. Вы передумали?
– Нет, не передумал, – ответил Дроздовский.
– Ну, вот и замечательно, – удовлетворенно кивнул генерал Деникин, – тогда будем, как говорили в старину, ставить вас и ваших людей на довольствие. Для отдельного батальона вы слишком велики, пусть ваш отряд станет первой офицерской бригадой. Поздравляю, Михаил Гордеевич – вы вступили сегодня, если так можно выразиться, в тайный «орден посвященных». Не каждый получит право на это!
10 декабря (27 ноября) 1917 года. Вечер. Екатеринославская губерния. Мелитопольский уезд. Село Молочанск.