Непобедимый (иллюстрации А.Андреева - 320x240)
Шрифт:
Все головы повернулись к нему. Он прошел между сидящими и встал рядом с Нигреном. На нем был длинный лабораторный фартук.
– Вы проделали анализы?
– Да.
– Доктор Макминн исследовал тело человека, найденного в гибернаторе,объяснил Нигрен. – Может быть, вы сразу же расскажете, что вы установили?
– Ничего, – ответил Макминн.
У биохимика были очень светлые волосы, казавшиеся просто седыми, и такие же светлые глаза. Все лицо, даже веки покрывали крупные веснушки. Но сейчас его длинная лошадиная физиономия
– Никаких ядов – органических или неорганических. Все ферментные группы тканей в нормальном состоянии. Кровь в норме. В желудке остатки переваренных сухарей и концентрата.
– Как же он умер? – спросил Хорпах, который по-прежнему казался спокойным.
– Просто замерз, – ответил Макминн и только теперь заметил, что не снял фартук. Он расстегнул пряжки и бросил его на стоящий рядом пустой стул. Фартук соскользнул с сидения и упал на пол.
– Каково же ваше мнение? – упорно повторил астрогатор.
– У меня его нет, – ответил Макминн. – Могу лишь сказать, что эти люди не отравлены.
– Какое-нибудь быстро распадающееся радиоактивное вещество? Или жесткое излучение?
– Жесткое излучение при смертельных дозах оставляет следы: повреждение капилляров, изменение состава крови. Таких изменений нет. Не существует также радиоактивного вещества, которое при смертельной дозе за восемь лет исчезло бы без следа. Здешний уровень радиоактивности ниже земного. Эти люди не подвергались действию какого-либо вида лучистой энергии. За это я могу ручаться.
– Но ведь что-то их убило? – возбужденно спросил планетолог Балмин.
Макминн молчал. Нигрен что-то тихо сказал ему. Биохимик кивнул головой и вышел. Нигрен спустился с возвышения и сел на свое место.
– Плохо дело, – сказал астрогатор. – Во всяком случае, от биологов помощи ждать не приходится. Кто-нибудь хочет высказаться?
– Да.
Встал Сарнер, физик-атомник.
– Объяснение гибели «Кондора» кроется в нем самом, – заявил он, оглядев всех своими глазами дальнозоркой птицы. – То есть оно там, но мы никак не можем его найти. Хаос в каютах, нетронутые запасы, положение и размещение трупов, повреждения аппаратуры – все это что-то должно значить.
– Если вам больше нечего сказать… – бросил разочарованно Гаарб.
– Минуточку. Мы блуждаем в темноте. Нужно искать какую-то дорогу. Пока мы знаем очень немного. У меня сложилось впечатление, что кое о чем, увиденном нами на «Кондоре», мы просто боимся вспоминать. Поэтому с таким упрямством возвращаемся к гипотезе отравления и вызванного им массового помешательства. В наших собственных интересах – и во имя погибших – мы должны предельно откровенно рассмотреть все факты. Прошу, вернее вношу категорическое предложение: каждый из вас должен рассказать то, что больше всего потрясло его на «Кондоре». Чего, возможно, не сказал никому. О чем подумал, что это нужно забыть.
Сарнер сел. Рохан, после короткой внутренней борьбы, рассказал о кусках мыла, которые он нашел в ванной.
Потом встал Гралев. Под кипами разодранных карт и книг в помещениях было полно высохших экскрементов.
Кто-то рассказал о банке консервов, на которой остались следы зубов. Словно металл пытались разгрызть. Гаарба больше всего поразила мазня в бортовом журнале и упоминание о «мушках». Он не остановился на этом и продолжал:
– Предположим, что из трещины в «городе» вырвалась волна газов и ветер принес ее к кораблю. Если в результате неосторожности люк был открыт…
– Открыт был только наружный люк, коллега Гаарб. Об этом свидетельствует песок в шлюзе. Внутренний был закрыт.
– Его могли закрыть потом, когда уже начали ощущать отравляющее действие газа…
– Такое невозможно, Гаарб. Внутренний люк открыть нельзя, пока открыт наружный. Они открываются только поочередно, это защита от любой неосторожности или беспечности.
– Но одно для меня несомненно, – это произошло внезапно. Массовое помешательство, – я уж не говорю о том, что случаи психоза иногда бывают во время полета, в пустоте, но никогда на планетах, да еще через несколько часов после посадки, – массовое помешательство, охватившее весь экипаж, могло быть только результатом отравления…
– А может быть, они впали в детство, – заметил Сарнер.
– Как? Что вы сказали? – ошеломленно воскликнул Гаарб. – Это… шутка?..
– Наше положение не располагает к шуткам. Я сказал о том, что они впали в детство, потому что никто об этом не говорит. Но все это – каракули в бортжурнале, разодранные звездные атласы, с трудом нарисованные буквы, вы ведь видели их…
– Но что это значит? – спросил Нигрен. – Это что, повашему, болезнь?
– Нет. Ведь такой болезни не существует, не правда ли, доктор?
– Наверняка нет.
Снова стало тихо. Астрогатор колебался.
– Это может нас увести в ложном направлении. Результаты некротических прослушиваний всегда неточны. Но сейчас… Не знаю, можно ли запутаться еще больше. Доктор Сакс…
Нейрофизиолог рассказал об изображении, обнаруженном в мозгу человека, замерзшего в гибернаторе, а также о слогах, которые остались в его слуховой памяти. Это вызвало настоящую бурю вопросов, под их перекрестный огонь попал даже Рохан, как один из участников эксперимента. Но решить ничего не удалось.
– Пятнышки на изображении ассоциируются с «мушками»…– сказал Гаарб. – Минутку. А может, причины смерти были различны? Скажем, на экипаж напали какие-то ядовитые насекомые – в конце концов не так легко обнаружить следы маленького укуса на мумифицированной коже. А тот, найденный в гибернаторе, просто пытался спрятаться от насекомых, чтобы избежать судьбы своих товарищей… и замерз.
– Но почему перед смертью у него возникла амнезия?
– То есть потеря памяти, так? А это точно установлено?