Неподдельная любовь
Шрифт:
– Я уверен, Он вас простит, – сказал мистер Нийстед. – Однако речь не о том, чтобы я отвез эту картину маркизу Кейнстону, мисс Кавендиш. Показать ее должны вы сами!
Лила положила палитру и кисти и устремила изумленный взгляд на мистера Нийстеда.
– Я… я буду ее показывать? – спросила она в замешательстве. – Вы хотите, чтобы… я сама отвезла портрет… ему? – Конечно, – подтвердил мистер Нийстед. – Я не могу рассказать ему историю, которая принадлежит вам.
– Я… вас не понимаю!
– Все очень просто, – объяснил он. – Вы приехали пожить у вашей тетушки
Лила тихо застонала, не в силах что-либо сказать, и мистер Нийстед продолжал:
– Вы искали в ее доме нечто такое, что можно было бы продать, дабы оплатить операцию, так как у вас нет времени, чтобы связаться с бароном Алнрадтом, который сейчас живет на Яве и которому его отец завещал свою коллекцию живописи.
Мистер Нийстед помолчал немного, словно желая придать своему рассказу больше драматизма, а потом возобновил его плавное течение:
– И тут каким-то чудом вы нашли в мастерской барона вот эту картину. И вам кажется… нет, вы почти уверены… что это – набросок, который Вермер сделал к своей картине «Головка девушки». А сама картина сейчас выставлена в «Маурицхейсе».
Понизив голос, мистер Нийстед сообщил:
– Вы никому не рассказали о своей находке, потому что боялись, как бы Никлас Алнрадт, который пытается прибрать к рукам все картины отца, о чем знает весь город, не услышал об этом.
Он умолк и с пристрастием посмотрел на Лилу, желая убедиться, что она внимательно слушает его.
Затем последовала заключительная часть инструкции:
– Итак, узнав о приезде маркиза Кейнстона, англичанина, а значит – вашего соотечественника, вы принесли картину ему, зная, что можете ему доверять. Ведь голландские торговцы легко могли бы обмануть вас, неопытную девушку!
Когда мистер Нийстед завершил свою речь, на его губах заиграла торжествующая улыбка, которая говорила о том, что изложенная им история лично ему очень нравится.
Слушая его, Лила восхищалась работой его ума и была вынуждена признать, что он придумал весьма удачную версию. В ней было ровно столько правды, сколько нужно для того, чтобы она казалась вполне убедительной.
Но, страшась того, что ей предстоит совершить, она импульсивно сказала:
– Я… я не могу этого сделать!
Мистер Нийстед вскинул руки вверх ладонями наружу, и этот жест был красноречивее любых слов.
Молчание не могло продолжаться долго, и Лила жалобно спросила:
– Но… как я могу? Как я могу… сделать такое? Если маркиз распознает обман… меня могут обвинить… в подлоге!
– Вас никто ни в чем не сможет обвинить, если вы не отступите от той истории, которую я вам рассказал, – медленно и внятно промолвил мистер Нийстед, словно имел дело с несмышленой девочкой. – Вы нашли этот этюд в мастерской барона и понятия не имеете, кто его написал.
Но вы знаете, что барон был очень дружен с Дезом Томбе, который завещал портрет Вермера «Маурицхейсу».
Пытаясь убедить Лилу, он стал доказывать неоспоримость своей версии:
– Вполне возможно предположить, что в то же время он купил и набросок Вермера к этому портрету, – большинство художников пишут этюды, прежде чем начать работу над крупным произведением.
Лила знала, что ее собеседник прав.
А мистер Нийстед тем временем продолжал развивать свою мысль:
– Барон скорее всего хранил этюд у себя дома, не желая никому говорить о его существовании, пока законченный шедевр Вермера не окажется в музее.
И снова Лила вынуждена была признать, что такое объяснение кажется вполне вероятным. Любой, даже самый недоверчивый человек принял бы его без колебаний.
Словно догадываясь, о чем она думает, мистер Нийстед сказал:
– Кто может заподозрить, что такая юная девушка, как вы – а о вашем интересе к живописи никто не знает, – способна так умело скопировать работу Вермера, пользуясь при этом холстом и красками, соответствующими тому времени, когда работал этот художник?
– Наверное, это… очень странное совпадение, – призналась Лила, но так неохотно, будто каждое слово из нее вытягивали клещами.
– Настолько странное, что никому даже в голову не придет подвергнуть ваши слова сомнению. Итак, мисс Кавендиш, будьте отважны и помните только одно: вы спасаете жизнь своей тети.
– Но… если я обману маркиза… – нерешительно молвила Лила, – как… мне ему сказать… сколько денег мне нужно? Сколько… мне надо у него… просить?
– Это вопрос, в который вы не станете вдаваться, – успокоил ее мистер Нийстед. – Когда маркиз спросит вас, сколько стоит этот этюд или какую сумму вы хотите за него получить, вы скажете ему правду: вы не знаете его стоимости.
Лила могла только ошеломленно смотреть на своего «наставника».
– А еще вы скажете, что не оповестили тетю о своей находке, но собирались обратиться к Яну Нийстеду, который покупал картины для собрания барона, а также его собственные произведения, одновременно являясь его другом.
– Но тогда маркиз обязательно спросит меня, почему я сразу этого не сделала! – не замедлила возразить Лила.
– Если он вас об этом спросит, постарайтесь смутиться и ответьте, что вы очень мало знаете о Голландии, куда приехали совсем недавно, и потому сочли более разумным довериться англичанину, а не голландцу, с которым никогда в жизни не встречались.
– Я вижу, вы обо всем подумали заранее, – сказала девушка. – Но… мне страшно. Мне страшно… совершать… нечестный поступок!
– Но по тому, что вы пришли сюда, захватив холст с почти завершенной копией, и начали новую, – мягко заметил мистер Нийстед, – я понял, вы намерены спасти свою тетю, пожертвовав безупречностью своей совести.
– Вы правы, – согласилась Лила. – Но если к маркизу… должна ехать именно я, то… как мне это сделать?
– В час вас будет ждать карета, – сообщил мистер Нийстед. – Я советую вам пораньше поесть, а потом ехать в Амстердам в сопровождении той старухи, которую вы привезли с собой из Англии. Только ни в коем случае не рассказывайте ей о своей миссии.