Неподкупные
Шрифт:
– Есть у нас доказательства, гражданин Шуринов, есть. Показания гражданина Пыжова. Знаете такого?
– Не знаю. И знать не хочу.
Шуринов сидел на табуретке без наручников. Если вдруг он выйдет из себя и набросится на Ревякина, его можно будет остановить. А затем предъявить нападение на представителя власти. Как говорится, лишняя бумажка в сортире не помеха…
– А вы вспомните, как вы от Нины уходили. После того, как Ковалькова из окна выбросили. Вы, Шуринов, из квартиры, а Пыжов от своей девушки. Он видел, как вы из квартиры выходили. А вы, я так полагаю, видели
Шуринов наморщил лоб.
– Что-то не припомню.
– Вы не помните, а он помнит. И показания дал. Завтра официально проведем опознание…
– Вот завтра и поговорим. А сейчас я требую, чтобы вы меня отпустили!
– А если нет?
– Я так понимаю, до вас еще не дошло, с кем вы имеете дело. Придется объяснить.
– Вот и объясните нам, непонятливым, как вы додумались до того, чтобы убить своего сообщника? Из-за женщины! Вы же должны были понимать, что ваши же люди вас и проклянут. Что, в общем-то, и случилось. Кто там у вас из подчинения вышел? Котов?..
Шурин зло стиснул зубы. По больному месту Ревякин его ударил.
– Теперь вот и ваша женщина вас прокляла. Нина дала показания.
Сначала послышался скрежет зубов, а затем – крик души:
– Врешь, мент!
– Не вру. Есть протокол допроса, есть свидетельские показания гражданки Ледневой. Она подробно описала, как и за что вы убили Дмитрия Ковалькова, как избавились от трупа, как запугали ее саму…
– Это все ложь! – бледнея, простонал Шурин.
– Да нет, не ложь. Нина готова предстать перед судом и дать свидетельские показания. И Пыжов даст показания… Я понимаю, у вас банда, Федор Васильевич, вы попытаетесь воздействовать на свидетелей. Только не думаю, что у вас это получится. Нину Ледневу мы берем под свою защиту. А Пыжова взял под свою опеку хорошо вам известный законный вор по кличке Махор…
– Махор?.. Так это он придумал свидетеля?!
– Я не знаю, что он там придумал. Я знаю, что свидетель есть. И на основании его показаний мы сможем отправить вас за решетку. И Махора мы тоже закроем. А вы должны знать, чья в тюрьме власть…
– Это что, угроза? – Шуринов потрясенно вытаращился на Ревякина.
– Мы можем закрывать вас в общую камеру. А можем – в отдельную. Все зависит от того, какие показания вы дадите.
– Это шантаж!!!
– Признаваться будем или нет?
Дверь в помещение со скрипом отворилась, и полковник Измайлов стремительно переступил порог.
– И что здесь происходит? – сурово спросил он.
Богдан заметил торжество в глазах Шуринова. Что ж, Измайлов может спасти его от расправы. Если захочет. Если не побоится захотеть…
– Вот подозреваемого допрашиваем. Гражданин Шуринов подозревается в убийстве гражданина Ковалькова.
– Ковальков покончил жизнь самоубийством! – испепеляюще глянул полковник на Ревякина. Плеснул горящим напалмом и на Городового.
– Да нет, есть показания свидетелей.
– Почему я ничего не знаю?
– Так я вам сейчас объясню…
Ревякин виновато склонил голову, многозначительно посмотрел на Шуринова и взглядом показал на дверь. Дескать, наедине надо бы поговорить. Измайлов кивнул и вышел из комнаты. Следуя за ним, Ревякин закрыл
– Ничего у вас не выйдет, лейтенант, – с ликующей улыбкой сказал Шуринов.
– Все схвачено, за все заплачено?
– А ты что, этого еще не понял?
– Не все так просто.
– Да нет, как раз все просто. Ваш начальник знает свое дело. Ему порядок в районе нужен, спокойствие. И прокурору тоже…
– А ты им этот порядок обеспечиваешь, да? Тарасова застрелили, Ковальков из окна вывалился…
– Так, может, на этом все и закончится? Может, дальше – мир и спокойствие?
– В тихом омуте черти водятся. Этих чертей изводить надо, тогда и на самом дне тихо будет.
– Преступность искоренить невозможно. С древних веков пытаются – бесполезно. Я тоже в свое время пытался с преступностью бороться.
– Да ну! – развеселился Богдан.
– Да. И ничего в том смешного. Я для чего, по-твоему, детей карате обучал? Чтобы они всякому хулиганью отпор могли дать. И что я получил взамен? Тюрьму?.. Так я и в тюрьме с преступностью пытался бороться. Блатные на колени меня поставить хотели – не вышло. Сам Рычаг на меня взъелся. Опустить меня хотел. А за что? За то, что я не такой, как они! Совесть у меня была, понятия о чести, справедливости. У них за душой ничего светлого, только грязь и кровь. Но ничего они со мной поделать не смогли… Я на свободу вышел. И что я узнал? А узнал я, что Рычагов на свободе и что коммерсантов он бомбит без всякого зазрения совести. А у меня знакомые среди этих коммерсантов. Пришлось заступиться… Если с процессом невозможно бороться, его надо возглавить. Вот и я решил возглавить преступность… Только моя преступность не воровская. Моя преступность на законе и порядке основывается. Я не собираюсь враждовать с милицией, как воры, я хочу вам помогать. Потому Измайлов меня понял. И ты, лейтенант, должен меня понять!
– Твои люди пистолет у меня выкрали, под убийство подставили, а я тебя должен понять, – презрительно усмехнулся Богдан.
– Ах, вот оно что!..
Шуринов какое-то время молчал, собираясь с мыслями, наконец заговорил:
– Да, было такое. И я перед тобой виноват, лейтенант. Но я ничего не имел против тебя лично. Фишка так легла, на тебя показала. Это бизнес, ничего личного…
– Ничего личного?.. То же самое, Шурин, скажу тебе и я. Это преступление, ничего личного. Ты убил Ковалькова, и ты за это ответишь… Еще бы Рычагова тебе предъявить, но Кривец на тебя не покажет. Он на Шаркова все валит. Все, как ты задумал. И Белкина тебя любит, не хочет сдавать. Но тебе и Ковалькова хватит. Десять лет – как минимум. Как говорится, ничего личного…
– Ты бы подумал, лейтенант, прежде чем огород городить. И капитану своему скажи. Может, со мной лучше дружить, чем воевать? Я ведь помогать вам буду в вашей работе. Не мешать, а помогать. Вместе все ворье из города выметем. Я уже начал, а вместе продолжим… Ну и личный фактор тоже будет присутствовать. Квартиру вне очереди получишь, с мебелью тебе поможем. Машины у тебя нет… Будет! Это реальное предложение, лейтенант. Я не собираюсь тебя покупать, я предлагаю тебе сотрудничество. Ты мне, я тебе…