Непогребенные
Шрифт:
В мире иллюзий, порожденным больным воображением, это место было чем-то вроде центра, вокруг которого вертелся хоровод видений. Точкой, где пересекались сны и явь. Оно обладало особой аурой и могло видоизменяться. Теперь на месте затухающего костра зияла огромная дыра в форме пятиконечной звезды. «Пятерка», как сказал Берзин.
Толик собирался остановиться на краю провала и лишь заглянуть вниз, но Желтый столкнул его тычком в спину. Падение длилось недолго, а удар о дно ямы был не слишком болезненным. Томский сразу выпрямился во весь рост.
Он оказался в огромном помещении. Дыра в потолке исчезла. Теперь там горело
Разнообразие в череду рисунков из анатомического атласа вносил большой плакат, изображавший толстомордого мужчину с наглыми, прикрытыми стеклами круглых очков, глазами. Надпись под плакатом подтверждала то, о чем уже догадался Томский:
Суровой чести верный рыцарь, Народом Берия любим, Отчизна славная гордится Бесстрашным маршалом своим!Конечно же, Лаврентий Берия. Создатель Академлага. Черный гений сталинской эпохи. Идол, падение которого стало смертным приговором для жителей подземного научного городка. Но где же тела или, на худой конец, скелеты? Берзин ведь говорил об отравлении «Циклоном Б». Пока Толик видел лишь ряды пустых кроватей с голыми панцирными сетками. Они занимали всю площадь зала. Лишь у стен было оставлено место для столов, на которых поблескивали стеклянные бока колб, реторт и пробирок, да в центре, на пятачке диаметром в пять метров, возвышалось что-то вроде барокамеры, обвешанной проводами, датчиками и латунными обручами, точно новогодняя елка. Толик вдруг понял, что видит увеличенную во много раз копию лаборатории профессора Корбута на Лубянке.
Как только его осенила эта догадка, Академлаг начал наполняться звуками. Сначала раздалось бульканье жидкости. Потом — нестройный хор голосов. Из цементного пола один за другим, как диковинные грибы, вырастали штативы с закрепленными на верхушках бутылками. Теперь на каждой кровати лежали обнаженные до пояса люди, а у столов суетились лаборанты в белых халатах. Когда один из них направился к кровати и принялся втыкать иглу в вену пациента, Томский узнал профессора Корбута.
— A-а, вот и ты! Давненько не заглядывал ко мне на огонек. Совсем забыл старика. Нехорошо!
Анатолий никак не мог поверить в то, что профессор обращается к нему. Он ведь даже не поднял головы! Следующая фраза Корбута рассеяла все сомнения:
— Томский, Томский! Разве ты не знаешь, что все дороги ведут в Рим? В твоем случае они ведут ко мне. Пора бы сообразить, что бегать бесполезно. Курс лечения начат, и без его завершения ты будешь… как бы это подоходчивее выразиться… Ни рыбой, как говаривали в старые добрые времена, ни мясом. Твое счастье, парень, что папаша Корбут не злопамятен. Кто старое помянет, тому голову долой.
Профессор, наконец, закончил свое дело, поднял глаза на Томского. Улыбнулся почти по-отечески. И вдруг резким движением вскинул руку. Пальцы вцепились в седую шевелюру, и Корбут снял свою голову, словно
— Полюбуйся-ка на это! — звенящий голос профессора заполнил огромный зал. — Все гениальное просто!
В руке безголового Корбута сверкнул скальпель, одним ударом разрубив мозг на два полушария. Внутри одно из них оказалось, как и положено, красновато-серым, а вот второе — черным.
— Да-да, Анатолий. Это то, о чем ты думаешь. Первую часть мы найдем у любого придурка в Метро. Вторую можно увидеть только у сверхлюдей, созданных мною.
— Гэмэчелов, — прошептал Томский, не в силах оторваться от жуткого зрелища.
— Грубо, Анатолий, — профессор вновь обрел человеческий облик, а его наглядное пособие бесследно исчезло. — Грубо, но по существу. Не я выдумал это название, но так уж вышло, что оно приклеилось к моим деткам. Сейчас, мой друг, ты находишься в подвешенном состоянии. Страдаешь. Терзаешься поисками себя. Вообрази, что произойдет, если два полушария твоего мозга станут такими, как нужно! Джекил и Хайд вновь сольются воедино. Ты наконец-то определишься и не станешь рыдать, будто нашкодивший ребенок. Так как насчет завершения процесса? Я тебя убедил? Тогда прошу в кроватку!
— Н-не-не-ет!!! Я не хочу!
Анатолий хотел развернуться и бежать, но ноги его приросли к полу. Ближайшая койка с хищным полязгиванием начала удлиняться. В считанные секунды она дотянулась до Толика, врезалась ему в колени. От удара Томский рухнул на голую панцирную сетку и увидел склонившегося над ним профессора.
— Через «не хочу», дружок, через «не хочу»…
Сверкнула игла, присоединенная к трубке капельницы. Толик схватил готовую прозрачную змею, попытался оборвать капельницу. Не вышло. И не удивительно — вместо гибкой трубки он сжимал стальной прут решетки.
Кошмар закончился. Томский стоял у стенки клетки, а часовой протягивал ему свернутое в рулон одеяло.
— Это вам жена передала. И то правда. Какое удовольствие валяться на голых плитах?
Толик взял одеяло. Благодарно кивнул парню. Приятно, что Елена о нем не забывала. Коробило лишь одно — она не пришла сама.
Томский расстелил одеяло, лег. Едва коснулся щекой шерсти, как тут же отдернул голову. Одеяло насквозь пропитал запах дома, Елены и прошлой жизни. Вдыхать этот аромат было сущей пыткой. К горлу подкатил ком, глаза увлажнились. Томский вскочил. Перенес одеяло в угол и сел, прислонившись спиной к прутьям. Закрыл глаза. Странное дело — он чувствовал, что сейчас может уснуть, не рискуя провалиться в пучину нового кошмара. Старое, изъеденное молью, сплошь покрытое заплатками солдатское одеяло защищало от вторжения в мозг чего-то инородного. Оно было… Вроде амулета, посланного добрым волшебником. Чудесного ковра-самолета, способного унести своего ездока в страну безоблачных грез. Засыпая, Толик успел улыбнуться своим мыслям. Не существует доброго волшебника, который может помочь ему. Все пути, ведущие в сказочную страну, отрезаны, все мосты — сожжены. И все-таки…