Непохожий двойник
Шрифт:
Она посмотрела на будильник и тут же услышала автомобильные гудки. «Пора», – подумала она и встала с чемодана.
ХАРАГЕЗОВ
– Как же нам быть, Алексей Михайлович? Несолидно получается: мы вас предупреждаем об ответственности, а вы...
– Я готов. – Заметно было, что Харагезов волнуется, боится. – Вы мне только намекните, что вас интересует, и я со всей душой.
– Ну, если вас не устраивают прямые вопросы, придется говорить намеками. Вы помните
– Да-да, глупо получилось, – согласился Харагезов. – Не сориентировался, недооценил всей важности момента. Оказывается, вопрос с нашим работником Красильниковым стоит очень остро. – И более интимно добавил: – Прошу вас, не придавайте моим словам значения.
– Каким? Тем, что вы говорите сейчас, или тем, что сказали в прошлый раз?
– Ну что вы! Сейчас я скажу все, как есть. Зачем мне покрывать преступника?
– Вот и я думаю, зачем? Ведь и специалист-то был никудышный, человек темноватый... И потому вы приняли решение перевести его в отдельную мастерскую?
Заведующий на мгновение замер, словно позируя невидимому фотографу, но через секунду снова заговорил, обильно оснащая речь округлыми казенными оборотами:
– Боюсь, что произошло недоразумение. У отдельных наших товарищей сложилось не совсем правильное, я бы сказал, извращенное представление о методах работы руководства. Они считают перевод на индивидуальную работу поощрением, в то время как...
– Это не так, – продолжил за него следователь.
– Это не всегда так, – осторожно поправил Харагезов. – Увы, в случае с Красильниковым произошло наоборот: уволить его по своей инициативе мы не могли, но, простите за откровенность, избавиться от такого, с позволения сказать, работничка хотели. Вот и пришлось поставить вопрос о его переводе. В целях изоляции от коллектива. – Чтобы придать вес своим словам, заведующий сослался на начальство: – Прежде чем принять решение, я советовался в управлении, и там меня поддержали.
– Интересно, – заметил следователь. – И кто именно?
Харагезов снова стал неподвижен и шевельнулся только после паузы, которой с лихвой бы хватило, чтобы навести объектив на резкость и щелкнуть затвором.
– Простите, как кто?
– Кто поддержал?
– Ах, кто? – Он вперил удивленный взгляд в собственный носовой платок. – Знаете, вопрос решался еще в прошлом году, так что мне потребуется время, чтобы уточнить...
– Хорошо, оставим это. Продолжайте.
Харагезов замялся.
– Если вы настаиваете, я могу позвонить в управление и уточнить, – предложил он.
– Не надо, мы сами разберемся.
От уверенно произнесенного «разберемся» заведующего бросило в холодный пот. Он заерзал на стуле, представив, что значит «разберемся» и какие это «разберемся» повлечет последствия лично для него.
– Вам что-нибудь известно о семейных делах Красильникова?
– Думаю, с, женой у него не все ладилось. Вот на днях ему звонила девушка, и это не в первый раз.
– Вы уверены, что звонила посторонняя девушка, а не жена Красильникова?
– Безусловно, – оживился Харагезов. – Жену зовут Тамара, а звонила Таня.
– Когда она звонила?
– Позавчера, кажется. В первой половине дня. Спросила, вышел
– И вы ответили, что он арестован?
– Но ведь меня никто не предупреждал, – потупив взгляд, повинился он. – Я бы ни за что не сказал, если б знал, что нельзя.
Следователь зашелестел бумагами, и Харагезов, готовясь к худшему, тоскливо посмотрел в окно на безоблачное в этот час небо.
– Вернемся к январским событиям, – сказал следователь, отрываясь от своих записей. – Восемнадцатого...
– Восемнадцатого Красильников отпросился у меня на похороны соседки, – торопливо заверил его Харагезов. – Честное слово, так и было! Он приехал к девяти, сказал, что у него большое несчастье и что хочет взять отгул. Соседка – женщина одинокая, ни родных, ни близких... Я разрешил: причина все же уважительная.
– А девятнадцатого?
«Все, дождался! – Харагезов вытер вспотевший лоб. – Они все знают!!! Придется говорить».
Он не забыл, как девятнадцатого около одиннадцати часов – только он приехал из управления – к нему без стука вошел Игорь. Он плотно прикрыл дверь и не допускающим возражений тоном предупредил: «Для всех, кто бы ни спрашивал, сегодня с самого утра я был на работе. Ты понял?» Ошарашенный его наглостью, Харагезов потерял дар речи, потом хотел возмутиться, поставить подчиненного на место: что это он себе позволяет? Влип в какую-то грязную историю, по роже видно, и диктует свои условия, думает, непонятно, что речь идет об алиби! Дурака нашел!.. Но Красильников будто читал его мысли: «Не подтвердишь – расскажу о взятке, вылетишь из своего кресла под фанфары, мне, сам понимаешь, терять нечего!» Да, железная хватка у парня, а все овечкой прикидывался! Куда было деваться, пришлось пообещать, хотя уже тогда было предчувствие, что добром не кончится. Уже уходя, Игорь подмигнул и небрежно, как милостыню, бросил: «Не дрожи, может, и не понадобится твоя защита».
Однако понадобилась. И очень скоро. Полдня не прошло – ну и темпы у милиции! – Красильникова арестовали, а самого его на следующий день взяли в оборот – изволь отдуваться.
– Так как же девятнадцатого, Алексей Михайлович?
– Чистосердечно признаюсь, товарищ следователь, напутал кое-что в спешке, с кем не бывает...
ГЛАВА 7.
12 февраля
СКАРГИН
Изучение пяти томов архивного дела, как и следовало ожидать, не прошло бесследно. Снова и снова я возвращался к нему, и всякий раз внимание мое привлекали три фигуры, три, как мне кажется, основных участника событий: изменник Родины Дмитрий Волонтир, его брат Георгий и двадцативосьмилетний Красильников – люди не только разного возраста, но и разных, по сути, поколений. Разных – да, но было в них и что-то общее. Что-то объединяло, притягивало их друг к другу; по неуловимым признакам они узнавали «своего» и отличали его от «чужого».