Непотопляемый «Тиликум»
Шрифт:
— Никель, — ревел он, — не отвлекать ученика от работы!
На какое-то мгновение я слегка терялся, потом резким прыжком назад успевал уклониться от карающей десницы. Молниеносно увертываться от оплеух я уже научился.
Моего друга Йохена Зицмана посылали в кузницу принести пропавший центр тяжести. Кузнецы взгромоздили ему на плечи трехпудовую балластину. Йохен, едва не задохнувшись, приволок ее на стапель, а потом, сопровождаемый хохотом парней и гневным рыком Мааса, потащил обратно в кузницу.
После всех этих штучек мы стали очень подозрительны насчет
Несколько дней спустя Маас рявкнул вдруг:
— Фосс!
От лихтера, куда мы таскали каютный инвентарь, я тут же понесся к мастерской будке.
— Фосс побежит на склад и принесет ночной горшок для жены капитана Бринкмайера.
Я лишился языка. Мастер Маас и розыгрыш — уму непостижимо!
— Э-э-э, мастер, меня теперь не обдурить!
Раз — слева, два — справа, еще раз — слева, еще раз — справа. Четыре затрещины успел мне влепить в тот раз мастер Маас, пока я не обеспечил себе безопасность.
— Что, он еще не бежит?
Я рванул к складу. Щеки мои горели, в голове был сумбур.
— Мастер Маас прислал меня за ночным горшком для какой-то капитанской жены. Но это, наверное, «покупка»?
— Нет, — сказал кладовщик и оскалился в улыбке: — Это не «покупка», это вполне серьезно. «Марианну» заказали с полным инвентарем для капитана и его жены. Ночная посудина тоже входит в гарнитур.
И он вручил мне эту диковину — большую, круглую, с голубенькими цветочками.
— Не могли бы вы его мне завернуть, герр Шефер? — спросил я. При одной мысли, что с ночным горшком в руках мне придется идти мимо двухсот рабочих верфи, меня бросило в холодный пот.
— Не-ет, мой мальчик, тащи, как есть, — сказал Шефер. — И не красней: это же не твой горшок.
Что делать, я потащил, как есть. Веселье началось сразу же за дверью.
— Эй, Ханнес, какой чудесный горшочек! Это твой?
Дальнейшие речения были куда более солеными.
И ведь не спрятаться, не укрыться… Так у всех на виду и топать с горшком от склада до «Марианны»!
Не знаю, то ли мне не терпелось побыстрее покончить с этим гнусным делом, то ли слезы застлали мне глаза и я плохо видел, но только у самой цели я споткнулся, и горшок треснулся о якорь лихтера, стоявший на берегу среди прочей оснастки.
Передо мной лежало пять черепков, один — с ручкой, и на каждом по нескольку голубых цветочков. И тут же сверху раздался трубный глас:
— Фосс — идет ко мне!
Я поплелся к будке, на пороге которой, как архангел Страшного суда, высился уже, поджидая меня, мастер Маас.
— За горшок вычтут из его жалованья.
Куда деваться? Свались только с ног, а за тычками дело не станет.
Жена капитана Бринкмайера получила новый горшок. На этот раз — с розовыми цветочками. Мне снова пришлось тащить его на лихтер. Но на сей раз уже никто ничего достойного осмеяния в этом не находил. Я тоже.
А может, как раз наоборот? Я не находил в этом ничего смешного, а потому и все остальные тоже.
— Ханнес, — сказал Никель, — смешон только тот, кто сам кажется себе смешным. Что бы ты, к примеру, сказал,
Вместо ответа я расхохотался. Представить только — мой отец, церковный староста общины Хорста, с большущей, как у Никеля, серьгой!
— Гляди-ка ты, он надо мной смеется! Неужто серьга в ухе — так уж смешно?
— Да нет, у вас это совсем другое.
— Другое? Так что же у меня другое? — спросил Никель, глубже надвигая на лоб свою высокую шляпу.
Вот именно, что же у него, собственно, другое? Только то, что Никель со своими бакенбардами, серьгой в ухе и высокой шляпой выглядел одетым, как и следует быть, а отец такого наряда застыдился бы, как и я — ночного горшка.
Невдомек еще было мне тогда, что среди людей все определяется чувством собственного достоинства. Кто сам боится, тот и вокруг себя сеет страх и панику. Кто смел и отважен, тот и в других вливает мужество. Кто находит себя смешным, смешон и на самом деле.
Вечером ко мне один за другим подходили наши плотники.
— На вот, возьми, — и совали мне в руку по пятьдесят пфеннигов. В конце концов у меня собралось столько денег, что я вполне мог бы обеспечить ночными горшками любых размеров не только капитаншу Бринкмайер, но и всех ее детей, буде таковые существуют.
К моему удивлению, в ближайшую получку «Шюдер и Кремер», а точнее, бухгалтер Карстен начислил мне полные три марки, без всяких вычетов.
Таким образом, история эта не только пошла на пользу моему образованию, но и принесла мне финансовые доходы. Оплеухи мастера Мааса были с лихвой вознаграждены.
5
Я снова доказываю, что мне не слабО, и попадаю под струю их помпы. Секреты судостроения. Искусник Никель.
Время шло, а мы, ученики, все еще были на подхвате — сбегай туда да принеси то, не знаю что… Когда никакого особого дела для нас не было, мастер Маас посылал нас перекладывать штабели. Нам выделялся огромный штабель и указывалось место метрах в пятидесяти от него, и мы должны были перетаскать туда все доски и уложить их в новый штабель. Теперь доски, что лежали внизу, оказывались наверху. Такая работа была для нас самой ненавистной, потому как казалась нам совершенно бесполезной.
Недавно доктор Мартенс дал мне почитать книгу писателя Достоевского. В ней я вычитал, что прежде у каторжников в Сибири особо строгим наказанием считалось перевозить на тачках песок из одного угла тюремного двора в другой. Очень возможно, что перекладывание штабелей, которым мы занимались, было и не столь бессмысленным, как перекатывание песка, но изощренность подобного рода определенно была и здесь. Без стертых в кровь плечей и отдавленных пальцев редко обходилось.
Конечно же мы, мальчишки, всегда искали случай превратить работу в развлечение, особенно если штабель был у самой реки и по возможности дальше от будки мастера Мааса. Ведь нам было всего по 15—16 лет, и помимо работы очень хотелось немного поиграть и посмеяться.