Непотопляемый
Шрифт:
— Я в тот раз говорил…
— Ничего, повторите, — усмехнулся Анисимов.
— Я вел переговоры с владельцами компании «Билайн», надеялся уговорить их… Хотел приобрести часть акций и после этого продать бо€льшую часть своих точек… У меня очень больна жена — белокровие…
— Простите, — осторожно вмешался Турецкий, — я, кажется, не совсем понял: вам нужны были деньги на расширение… точнее, на переориентировку бизнеса, и вы при этом отдаете миллион долларов Марусину… Неужели доход от теневой партии мобильных, которую вы намеревались получить и реализовать, настолько высок, что перекрывает подобную взятку?
Арциховский тоскливо
— Да… Раз в пять или шесть… Я имею в виду — при реализации двух и больше таких партий…
Турецкий едва сдержался, чтобы не присвистнуть. Зато Анисимов и бровью не повел, продолжив допрос:
— По вашим сведениям, как вы утверждали в прошлый раз, взятка в сумме миллион долларов предназначалась не только Марусину. Вы по-прежнему так считаете?
— Да… Олег Маркович сказал мне сам, что ему предстоит отдать большую часть суммы его начальнику Кругликову, самому, мол, останутся сущие гроши… Да и Кругликову предстоит кое с кем поделиться… Мол, если хотим жить спокойно — приходиться делиться.
— Он говорил — с кем?
— Вначале нет, — вздохнул Арнольд Адольфович. — Но, поскольку я продолжал спорить, пытаясь снизить сумму, в конце концов в довольно грубой форме сказал, мол, деньги предназначаются самому Митарову, так что, если хочу жить не только богато, но и спокойно…
— Что значит «в грубой форме»? — вновь задал вопрос Турецкий.
— Ну… Меня он обозвал нецензурно, вместо того чтобы просто обвинить в жадности, потом уже в качестве аргумента сказал, что если бы я знал, кто именно гарантирует спокойствие моей… моей, простите, задницы… Тут и сказал: сам Митаров, замминистра…
«Пока замминистра», — подумал про себя Александр Борисович, успевший разведать через Костю Меркулова обстановку в «верхах» и ничуть не сомневавшийся в намерении нового ведомства, куда попала таможенная сфера деятельности, «очистить ряды» от прежних сотрудников, в том числе высшего эшелона…
Турецкий перехватил взгляд Анисимова и понял, что наступил момент взять инициативу на себя.
— Ну хорошо, — проговорил он подчеркнуто мягко, — давайте-ка поговорим немного о другом…
В глазах Арциховского вспыхнул настороженный огонек, но зато теперь он смотрел прямо на Александра Борисовича.
— Насколько я знаю, у вас неплохой адвокат, а вот от услуг Шахмина, коллеги Марусина, вы отказались…
— Отказался? — Арнольд Адольфович явно удивился. — Да нет, мне, собственно, никто и не предлагал воспользоваться его услугами. Только, когда нас… ну, засекли, Олег Маркович успел спросить, есть ли у меня адвокат. Я сказал, что есть. Больше мы на эту тему не говорили.
— В те несколько дней, которые вы провели в одной камере, вы часто встречались со своим адвокатом, а Марусин — со своим?
— Наверное, раза два… Я точнее не помню.
— Попробуйте припомнить?..
Арциховский нахмурился, явно пытаясь сосредоточиться.
— Постарайтесь восстановить мысленно последовательность всех встреч в те дни, будет легче, — подсказал Александр Борисович, отметив, что невозмутимый Анисимов слегка дрогнул, сдерживая улыбку. Это означало, разумеется, что ловушку, на ходу приготовленную Турецким для подозреваемого, он заметил и оценил по достоинству.
— Ну… Вначале, конечно, был такой шок, неразбериха, следователь, насколько помню, буквально засыпал вопросами… Я сразу же говорил то,
— Он был уже там?
— Ну да… Я же говорил, к нему адвокат приехал раньше.
— Чем именно он вас успокоил? — словно между делом поинтересовался Турецкий.
— Сказал, что этот следователь, которому я, как он выразился, «прокололся», дело наше вряд ли будет вести. Он его вроде бы знал… Или слышал, точно не скажу…
— Да?.. — рассеянно произнес Турецкий. — Из чего вы сделали такой вывод?
— Олег Маркович сказал, что этот следак… простите, следователь — последний человек, которого следует подпускать к нашему делу, он о нем вообще говорил… не слишком хорошо… Конечно, со своей точки зрения и… и нецензурно… Но уверял потом, когда к нему во второй раз приехал адвокат, что дела он вести не будет ни под каким видом. Предупредил, чтобы следующему следователю я не вздумал говорить о первой взятке… Но я тогда уже принял решение. Я всегда верил в то, что все тайное становится явным…
— Так сказано в Библии, — улыбнулся Турецкий. — Ну а свое обещание Марусин, судя по всему, выполнил?
— Да, видимо, его связи это позволили, больше нас к тому следователю не вызывали, Олег Маркович сказал, что и не вызовут.
— Не пояснял почему? — не выдержал Анисимов.
— Пояснял, — спокойно кивнул Арциховский. — Ну, относительно, конечно… Это было как раз перед тем, как его перевели в другую камеру.
— И что он вам в этой связи сказал? — Турецкий, задавая этот вопрос, автоматически опустил глаза, перебирая бесцельно свои бумаги: подследственный не должен был пока знать, насколько важен для следствия ответ на этот вопрос.
— Сказал, что больше этот… Он назвал фамилию следователя, но я ее забыл… В общем, что я могу не беспокоиться, больше мы его не увидим. Что Боб об этом позаботился… Боб — это его адвокат, он его давно знает, видимо, потому и зовет так вот по-свойски…
15
— Ну-с, голубчики, разрешите поприветствовать вас в этих стенах…
Человек, произнесший эту фразу, только что вошел в свой личный кабинет в принадлежащем ему особняке, куда больше напоминающем небольшой дворец, чем загородный дом, и, дойдя до середины комнаты, круто развернулся точненько в центре бежевого текинского ковра, покрывавшего пол, в сторону двоих поздних визитеров. Визитеры ждали хозяина дома уже больше часа, что было для них крайне дурным признаком.
Евгений Адамович Катальников, владелец десяти самых известных в столице и Подмосковье мебельных магазинов, был весьма видным и, несомненно, обаятельным человеком: высокий, подтянутый шатен с благородными чертами лица и большими серыми, по-женски ласковыми глазами, опушенными неожиданно черными густыми ресницами… Таким его знало подавляющее большинство знакомых, включая совсем немногочисленных партнеров по бизнесу. И всего пять или шесть человек видели истинное лицо Катка, наглухо спрятанное под обаятельной маской. Для двоих из них увиденный разительный контраст в разное время стал последним в жизни.