Неповторимое. Книга 5
Шрифт:
— Но ведь даже у ограниченного человека должно быть чувство ответственности за свой народ!
— Конечно, должно быть! Но поскольку Горбачев под каблуком у Раисы Максимовны, то самостоятельных решений он принимать не может, тем более таких громких.
Этот разговор у нас состоялся в 1988 году. А приблизительно через полгода Виктор Петрович сказал мне: «Пимен умер. Видно, бедный, очень переживал, потому и умер». Вполне вероятно, что смерть пришла на почве тяжелейших переживаний. Но как далеко смотрел патриарх Пимен! Он предвидел, что правление Горбачева может привести к трагическим последствиям, и, чтобы предотвратить эту беду, нашел в себе мужество сказать могущественному генсеку правду в глаза. К сожалению, никто из богослужителей не сказал Ельцину, что в нем дух сатаны
Но вернемся к Чернобылю.
Организовав все необходимые мероприятия, прямо или косвенно обеспечивающие операцию в районе Герата, я поручил ее проведение заместителю командующего армией генералу Г. Г. Кондратьеву, а сам отправился в Кабул. Но ни посол СССР в Афганистане Ф. Табеев, ни руководитель представительства КГБ СССР в Афганистане Н.Калягин ничего нового не сообщили. Я же никому больше не звонил, чтобы не раздражать.
Наши государственные праздники в Афганистане отмечались, как повелось на фронте, скромно. Только в посольстве, согласно международному этикету, устраивали прием. А в этот раз первомайские праздники вообще были, как похороны.
3 мая вечером, на второй день после того, как Н.И.Рыжков с группой руководителей побывал в Чернобыле, звонит мне — первый раз за все дни этих событий — С.Ф.Ахромеев:
— Вы, конечно, уже знаете, что произошло у нас в Чернобыле. Вначале думали, что это происшествие локального характера, оказалось, что оно вышло за рамки даже общегосударственного. Создана Оперативная группа Политбюро ЦК КПСС по ликвидации последствий во главе с Н. И. Рыжковым. Туда вошел и наш министр обороны С.Л. Соколов. Для принятия мер на месте действует правительственная комиссия под руководством первого заместителя председателя Совмина Б. Е. Щербины. От Министерства обороны туда вошел генерал-полковник В.К.Пикалов — начальник химических войск. Сейчас кое-что подтянули и кое-что подтягиваем в этот район для того, чтобы решать задачу по ликвидации последствий аварии.
— Но, наверное, самое главное — это как закрыть четвертый блок — источник всех бед? — спросил я.
— Это верно. Забрасывают его с воздуха различным балластом, чтобы погасить пожар, а пока других конкретных предложений нет. Принято решение эвакуировать всех в радиусе 30 километров от АЭС.
Вот так — решений по четвертому блоку нет, а это главное. Что касается эвакуации из всех населенных пунктов в радиусе 30 километров от станции, то это уже трагедия. Можете себе представить: прожили в доме всю жизнь, и вдруг его надо покидать. Куда? Кто там ждет? А какая судьба ждет отчий дом? Короче, одни вопросы без ответов. А ведь таких населенных пунктов оказалось 188. Решение принял председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков 2.05.86 г., и сразу все закрутилось.
У меня было какое-то предчувствие, что Чернобыль мимо меня не пройдет. Хотя оснований — никаких: нахожусь в Афганистане, война в разгаре, занимаю пост руководителя, заменять меня здесь сейчас нет смысла ни по каким соображениям. И все-таки где-то там, глубоко, шевелилось предчувствие, что меня тоже могут приобщить к чернобыльскому делу.
И действительно, через десять дней мне вторично позвонил по этому вопросу Ахромеев и сказал: «Я больше так работать не могу — каждый день «сижу» только на Чернобыле. Но у Генерального штаба много и других забот. Поэтому, Валентин Иванович, вы сейчас два-три дня по телефону врастайте в обстановку, а потом придется на пару месяцев ехать в Чернобыль и все взять на себя, в том числе организовать все основные работы по ликвидации последствий аварии и снять с меня эту обузу».
Особой радости я не выразил, хотя почему-то чувствовал, что мое место в это время должно быть именно там. Поэтому ответил буднично: «Готов». И хотя я был доволен (не знаю почему) тем, что меня включили в разрешение самой важной в то время для нашей страны проблемы, но все же поневоле возникал вопрос: неужели в Вооруженных Силах невозможно было найти генерала необходимого калибра, который бы действительно смог взвалить на себя все, что связано с Чернобылем? Разумеется, начальник Генерального штаба постоянно должен быть в курсе дела, иметь
Однако вопрос был решен. Я немедленно включился в организаторскую работу. Находясь еще в Кабуле, начал создавать в Москве свою Оперативную группу для работы в районе аварии. Но чем дальше, тем больше я стал убеждаться в том, что нам надо иметь хоть какую-то научно-исследовательскую базу, опираясь на которую можно было бы делать обоснованные шаги в вопросах ликвидации последствий аварии. В связи с этим я предложил Ахромееву создать на базе Вооруженных Сил, не привлекая никого извне, так сказать, полевой «научно-исследовательский институт» и дать ему наименование — Научный центр МО, а во главе поставить генерал-лейтенанта Алексея Константиновича Федорова. Последнее время он был первым заместителем начальника Главного штаба Сухопутных войск, а до этого длительное время проходил службу в Киевском военном округе — в роли начальника штаба округа. Естественно, в Киеве и на Украине он знал многих, хорошо знали и его. Тем более что он к тому же был депутатом Верховного Совета Украинской ССР и даже членом Президиума Верховного Совета. А это не последний фактор, когда приходится создавать какой-то орган и проводить организационную работу.
Начальник Генштаба не только поддержал меня, но и предоставил свободу действий, сказав, что штат, состав и персоналии я волен подбирать по моему решению. Естественно, в состав института были включены лучшие научные силы Министерства обороны, в том числе и гражданской обороны страны. В частности, начальником штаба этого НИИ стал генерал-лейтенант Борис Павлович Дутов — начальник Института гражданской обороны, доктор технических наук, профессор. А первым заместителем Научного центра был назначен полковник (сейчас генерал) Роберт Федорович Разуванов — начальник Института химических войск Министерства обороны, кандидат (сейчас доктор) технических наук.
Как ни печально, но А. К. Федоров и Б. П. Дутов преждевременно ушли из жизни. И причиной тому явился Чернобыль.
В середине мая я уже был в районе аварии, и в самый раз: Б. Е. Щербина уже сдал дела председателя комиссии И.С. Силаеву, а сейчас прибыл вновь, чтобы оказать необходимую помощь.
Иван Силаев никогда — и будучи министром, и после — не был мне по душе. Я считаю, что Д. Ф. Устинов, конечно, в кадрах разбирался. Но как он мог на авиационную промышленность пропустить министром Силаева — ума не приложу! Правда, потом его потихоньку отвели с самостоятельного участка на зампреда, а позже и вовсе вытолкали в правительство РСФСР, ошибочно считая, что там делать нечего. Однако все это было позже. А в Чернобыле он был председателем Правительственной комиссии, с которым невозможно было ничего решать. Зато после него дела резко пошли на поправку. Вначале пришел Лев Алексеевич Воронин, который больше смахивал на делового Б. Е. Щербину и, конечно, двинул многие вопросы вперед. А с приходом Юрия Дмитриевича Маслюкова вопросы вообще решались оперативно, по-деловому и в полном взаимопонимании. Эти же традиции были сохранены и значительно развиты Владимиром Кузьмичом Гусевым. Не было у нас никаких проблем и в период, когда председателем комиссии был Г. Г. Ведерников. Как видите, мне пришлось поработать фактически почти со всеми союзными председателями Правительственной комиссии — это вторая половина мая, июнь и июль месяцы (они менялись через две недели, а я оставался).
Заложив все основы нашей будущей работы, а главное — решив создать свою основную базу в Овруче, я отправился в Москву. Доложил начальнику Генштаба, что имею общее представление о состоянии дел (ни министр обороны, ни начальник Генштаба к этому времени в Чернобыле еще не бывали; кстати, Ахромеев там так и не появился, а Соколов приезжал на один день в июне или июле месяце). Доложил также, как я представляю себе стоящую задачу и методы ее выполнения — а они для меня были на поверхности, никто их мне не ставил, да и ставить их не надо было.