Непозволительно отважный
Шрифт:
– Нам это нужно, чтобы быть счастливыми, - нашёл Билли достойное завершение для моей пламенной речи, и я поражённо поняла, что глаза господина Мэйя вдруг наполнились слезами.
– Да. Да, я это понимаю.
– Он подавленно шмыгнул носом, а потом застонав опустился на скамью, чтобы помассировать свой загоревший в солярии лоб. – Значит, вы в любом случае сделаете это. Правильно? Да, правильно, они это сделают. Сумасшедшие ... Одни только сумасшедшие здесь. Дурдом. Сумасшедшие девчонки, сумасшедшие мамаши, сумасшедшие коллеги, сумасшедшие парни. А я здесь самый сумасшедший.
Мы не прерывали его, но также не
– Вот это ... что произошло только что.
– Господин Мэй снова посмотрел на меня и указал на стену.
– Это была гимнастика. Хорошо? Ты хотела сделать стойку на руках. Ни о чём другом я не знаю. И я поставлю вам оборудование на подиуме именно для этого. Для классической гимнастики. Ясно? Вы провели меня, но я увижу это только при показе. Пусть Бог смилуется над вами ... Пусть Бог смилуется, Люси!
Я считала, что Бог ничего общего с этим не имеет, но даже не пискнула, и ребята тоже. Молча, мы ожидали, пока господин Мэй, застонав ещё раз, встал и вышел из зала. Но нам понадобилось несколько минут, пока мы решились заговорить друг с другом.
– Чуть всё не провалилось, - прошептал Сеппо и медленно покачал головой.
– Он посчитал это клёвым, но мы били на грани провала ...
– Я думала, что теперь всё кончено. Правда, - призналась я и рассердилась на себя за то, что мой голос прозвучал слабо и тоненько. В моей голове шумела кровь. Каким маленьким стал наш мир - он состоял из этого жалкого спортивного зала, этой одной песни, нескольких трюков и самодельных вещей.
И нелегала, который проводил свой оздоровительный отпуск в женской раздевалке. И всё же это значило для нас больше, чем вся вселенная. Только применив насилие нас можно было выкурить отсюда.
– Малышке нужно в постель. Давайте на сегодня закончим, уже больше восьми часов.
– Да, мне действительно нужно было в постель, Сеппо был прав. Но конец моего рабочего дня ещё не предвиделся. Сначала нужно было выполнить обязанности медсестры.
Кроме того брюки Сердана ожидали последнего штриха, а завтра была уже пятница. Генеральная репетиция. Было слишком много, что ещё нужно было сделать, чтобы откладывать иголку и нитки в сторону и ехать в Хемсхоф, даже если я пообещала маме быть дома самое позднее в девять часов вечера.
– Можете спокойно идти, я уберусь и доделаю один шов, так я не могу оставить их лежать.
Зевая, я взяла брюки и включила свет швейной машинки. Как всегда, когда я за ней работала, ребята наблюдали за мной, как загипнотизированные кролики. Они не могли смириться с тем, что их дикая Люси теперь создавала одежду и обходилась со швейной машинкой так, будто никогда ничего другого не делала. Я самой себе казалась из-за этого ещё немного жуткой. Кроме того я вела себя задиристо и как всезнайка, когда шила. Пусть только кто-то попробует вмешаться или осмелится вырвать меня из концентрации.
Тогда я могла стать фурией. Только вчера я бросила в Билли ножницы, потому что он всё время думал, что должен контролировать меня, при шитье его футболки. Он боялся, что под ней можно будет увидеть его жир - как будто я сама не подумала об этом! Конечно же подумала. И потому, что иногда и ребята учились на своих ошибках, они один
Когда я наконец закончила последний шов, мои глаза горели, а плечо казалось твёрдым как доска. Снова зевнув, я, спотыкаясь, побрела к Леандеру в раздевалку. Он не спал и оперся спиной на пятнистую стену. Его волосы свисали прядями, потому что я запретила ему мыться здесь под душем, и он выглядел уже красивее, чем сегодня. Тем не менее, он украл у меня, своей немного светящийся, кривой улыбкой, последнюю уравновешенность. Как ранее господин Мэй, я, застонав, опустилась на край лежанки и потёрла глаза, как будто только что мимо прошёл Песочный человек.
– Ты чувствуешь себя лучше...
– Да.
– Голос Леандера был всё ещё хриплым, но получил новую силу. Может быть он сможет даже снова петь.
– А ты хуже ... Что у тебя болит?
– Всё, - ответила я непривычно плаксиво.
– Но прежде всего правое плечо ... ой.
– Я скривила лицо, когда мои пальцы нащупали затвердевшие мышцы шеи.
– Мне натереть тебе его тигр-бальзамом? Он также помогает против боли в мышцах.
– Также - это хорошо сказано, подумала я. Против кашля Леандера он вообще не помог. Только благодаря антибиотику его состояние постепенно улучшилось. Но это была не та причина, по которой я колебалась и внезапно не знала, куда направить взгляд.
– Я ... э ... ещё не мылась под душем и ...
– Я тоже. Но, не смотря на это, я всё же могу натереть твоё плечо, не так ли?
– Улыбка Леандера превратилась в сардоническую насмешку.
– Но ... для этого ...
– Для этого мне будет нужно снять футболку. И строго говоря, также майку. Бюстгальтера на мне не было одето. Что означало, что на мне останутся одеты только штаны и обувь.
Воспоминание страха, который я внезапно испытала, когда Сердан во Франции хотел охладить мои сгоревшие на солнце плечи творогом, закралось ко мне в голову, но то, что я чувствовала сейчас, было не страхом. Это было что-то другое, чего я ещё не знала. Моё лицо горело, и я была так возбуждена, что моё сердца при биении вставило несколько весьма своевольных скачков.
Я хотела убежать и в то же время остаться, хотела, чтобы Леандер натёр моё плечо и наорать на него, как только ему на ум пришла такая дурацкая идея и что он себе воображает, что думает, будто я сниму перед ним мою последнюю рубаху. Во время этих ураганных мыслей раздевалка показалась мне ещё более убогой, чем итак уже всё это время. Нет, в таком месте я не хотела показывать Леандеру моё плечо. В первый раз.
То, что он, уже должно быть видел мои голые плечи, вблизи и из далека, на протяжении всех этих лет, во многих случаях, при этом не играло роли. Это будет в первый раз. Потому что я сделаю это сознательно.
– Мне нужно идти, - промямлила я и сделала поспешный шаг к двери.
– Выпей свою таблетку, хорошо? До завтра.
Как только я села в трамвай, то могла думать только об этом. Руки Леандера. Дурацкий тигр-бальзам. Моё голое плечо. Дома стало ещё хуже. Я не смогла разумно ответить на мамины многочисленные вопросы, а что-то съесть тем более. Даже пить далось мне не легко.
И когда я наконец лежала одна в кровати, чуть ли не больная от усталости и боли в мышцах, я поняла, что разучилась и спать.