Неправильная училка
Шрифт:
— Слышишь?
Она снова кивает. Я подсаживаюсь ближе, ощущая сквозь запах страха, ее собственный. Ни духов тебе, ничего, лишь оттенки цитрусового шампуня. Люблю апельсинки.
Развязываю ей руки, на самом деле ожидая от ее чего угодно. Даже яйки сжимаются от страха, что она их коленом ударит, но стоит ей полностью освободиться. она подбирает свои туфли и сама открывает дверь фургона.
— Я такси хотел тебе вызвать, — жадно смотрю на ее задницу, скрытую трусами. Она тянет вниз юбку, поправляет блузку.
— Не надо — только и слышу сиплый ответ и смотрю, как она надевает туфли и пошатываясь, шагает вперед, не забыв взять брошенные на пол
Я резко закрываю дверь и выдыхаю, словно по канату прошел. Ну и отлично. Чем меньше времени я проведу с ней, тем лучше.
В эту ночь я поехал в клуб, прямо на фургоне, снял в клубе девчонку и ебал ее на том месте, где извивалась и лежала училка. Девчонка попалась с длинными черными волосами, и я натягивал их, как натягивал шалаву на член, слушая громкие крики. И только один вопрос меня волновал во время секса. А как стонет училка.
Глава 9.
***Аврора***
Я вернулась в свою комнату почти убитой. Просто скинула туфли, сняла одежду и упала на кровать. Проспала наверное часов двенадцать, иногда вскакивая и размахивая руками. Меня словно грязью облили с головы до ног. Липкой такой, неприятной. Очень знакомой. Словно меня окунули в прошлое, мол смотри, помни, как однажды ты влипла в такие же отношения. Хотя какие отношения. Меня использовали, использовали мои чувства, и сегодня пытались сделать тоже самое. Я еще думала, что могу хотеть этого мажора? Да я его ненавижу. Теперь я это понимаю очень ярко. С утра я очень долго принимала душ, драла свою кожу мочалкой, словно могла стереть его прикосновения. Тогда надо было выжечь себе сетчатку глаза, чтобы не вспоминать вид его полового органа-огромного, исперещеного венами и крупной темно-розовой головкой. Он был пугающим и возбуждающим. И возненавидела я Распутина, и себя просто за мысли, что могу возбудиться, что снова могу стать порочной, что снова могу захотеть заниматься сексом.
Я даже к сыну не смогла сходить, мне кажется, что он может учуять этот запах, которым пропиталась моя кожа. Запах Распутина, который теперь всегда со мной. Так, что я даже набрызгалась какими-то духами в ближайшем парфюмером магазине перед тем, как пойти на работу. А пока приближалась, думала о стратегии поведения. В одном он прав, ему ничего не будет. На мои жалобы мне только посмеются в лицо, так что остается только одна линейка поведения. Безразличие. К тому, что произошло. К его великой персоне. Я не буду его замечать, но и экзамена он не увидит. Для меня он навсегда останется пустым местом. Именно с этой мыслью я жила все новогодние каникулы, помимо того, что упорно писала диссертацию, почти не выходила из дома. Я была даже счастлива, что это все произошло перед каникулами. В самый Новый год, после посещения детского дома и участия в детском утреннике, я осталась одна праздновать Новый год. И перед самыми курантами, когда я открыла шампанского и глушила его в одиночку, вдруг на телефон мне пришло смс. Я даже удивилась. Первая мысль: декан решил поздравить, а вторая, что мама вспомнила обо мне. Но номер был незнакомый, а содержание заставило меня всю задрожать от гнева.
«Выходи снегурочка, Дед Мороз пришел прощение просить. Выгляни в окно».
Я невольно сжала челюсти от гнева. Он серьезно думает, что это все игра? Что вот так просто можно попросить прощения за похищение человека? А самое главное— зачем ему вообще прощения просить?
Я посмотрела на того Деда Мороза, а затем просто задернула штору и заблокировала незнакомый номер телефона.
За праздники я написала диссертацию, это стоило мне нескольких килограмм и множество часов без сна. Но зато я знаю, что как только я сдам защиту этой диссертации, мой малыш будет со мной.
Собираться на работу после праздников было сложно, ведь я знала, что так или иначе увижу его. И будет очень сложно сохранять хладнокровие. Так что я снова по максимуму затянула волосы, надела закрытый наглухо пиджак, а под него водолазку.
— Аврора Михайловна, — вы сеголня настроены воинственно, — заметил Виктор, встретив меня в холле вуза. Я на мгновение прикрыла глаза. Что — то похоже я начинаю испытывать ненависть ко всем представителям мужского пола. — Как провели каникулы?
— Отлично! Я наконец дописала диссертацию и решила больше не обращать внимание на сынков влиятельных людей.
— Знаете, что я вам скажу. Наш Распутин, — наш, о боги. — сегодня на занятиях с самого утра. Трезвый, вежливый. Не знаю, что с ним произошло, но надеюсь, так будет всегда.
— Мы можем только надеяться, — хмыкаю я и иду на кафедру, чтобы снять пальто и подготовиться.
Подготовиться не к занятию, а морально к тому, что я его увижу, морально к тому, чтобы не убить его.
Я еще зашла в туалет, смыла остатки гневной краски с лица и выдохнула. Осталось всего пара минут, пора собраться и вспомнить, что я уже пережила одно унижение гораздо худшее, чем было до праздников, так что нужно просто поднять нос выше и смотреть только вперёд, где цель, что была блеклой, стала ярче.
Перед аудиторией я застыла, собралась с духом и толкнула дверь.
Он был в аудитории. Я даже не стала искать глазами, просто почувствовала его взгляд на себе. За пару секунд вернулась в фургон, где он меня унизил и тут же пришла в себя. Я не могу себе позволить показывать слабость, я даже не могу позволить себе показать, что помню этого ублюдка.
— Аврора Михайловна, каникулы вроде были, а вы выглядите так, словно занимались с нами по ночам индивидуально, — приветствует меня Ольховский, а я криво усмехаюсь и сажусь за стол, кивнув Мироновой на первой парте.
— Раздай, пожалуйста, новые рабочие тетради, — она всегда готова пройтись по рядам и вильнуть задницей. А сейчас здесь самый богатый принц на селе, чего бы не вильнуть. — Ну что ж, рада всех видеть. Надеюсь, ваши каникулы прошли веселее моих.
— А чем вы занимались, — этот голос. Я на автомате повернула голову, словно по команде.
Он сидел рядом с Ольховским, в середине, окруженный девчонками. Быстро же Ольховский переобулся.
— Ну если это тайна…
— Никакой тайны. Я писала диссертацию. Ее тему мы, кстати, тоже как — нибудь разберем. Ну а прежде, чем мы приступим к излюбленным немецким темам, — ребята застучали по столу ладонями, а девочки закатили глаза, но на скамейках заелозили. — Мы проведем небольшой проверочный тест.
Все тут же застонали, а я даже улыбнулась. Как все быстро меняется.
Пока они писали, я видела, что, несмотря на идеальное знание немецкого разговорного, Распутин списывает у Ольховского. А потом бурно пытается участвовать в процессе урока. Тянет руку, выкрикивает ответы, но общаться ни с ним ни с переобувшимся Ольховским, я не хочу. Более того, в конце урока, проверив тест, я торможу обоих. Не при всех-унижать— это прерогатива Распутина.
— Мальчики, а оценку, я так понимаю тоже делить на двоих?