Непредвиденная ситуация
Шрифт:
«Интересный вопрос, — размышляла я по поводу сомнительных реалий-баналий человеческой нравственности. — Что же это получается, деликатность заключена в уклончивости, в нежелании говорить прямо, в намерении оперировать полунамеками, туманными фразами, многозначительными взглядами, эффектными вздохами? Одним словом, в преднамеренной лжи на благо избалованной вниманием психологов и психотерапевтов, раньше времени одряхлевшей человеческой души? А нельзя ли это как-то исправить? Мое существо протестовало против этой зловредно-оскорбительной привычки. Или целесообразней все-таки что-то утаивать от жадного взгляда окружающих? Вот ведь противоречие!»
Дымная пауза, в течение которой наши сигареты вели свой безмолвный расслабленный диалог, а комната все больше и больше напоминала курильницу храма Деликатного Молчания, казалось, не думала подходить к концу.
— Сколько у вас акционеров? — прервала я томительную тишину, окутанную едким туманом.
— Пять, — лаконично ответил Белкин и снова затянулся.
— Значит, кроме вас и Аркадия Сергеевича еще трое, — подытожила я, краем глаза заметив, как при имени брата потемнело и приняло страдальческое выражение лицо Станислава Сергеевича.
— Вы, наверное, хотите знать, кто они, — пронизал меня пытливым взглядом Белкин.
— Хотела бы, — задорно ответила я.
Белкин понимающе улыбнулся.
— Марусев, Авдеев и Воротников. Марусева вы видели, он работает коммерческим директором, Авдеев Михаил Яковлевич возглавляет финансы, Воротников в управлении фирмой участия не принимает, а просто получает дивиденды. Ходят упорные слухи, что он намеревается продать свои акции.
— И сколько их у него, если не секрет?
Взгляд Белкина выразил неудовольствие.
— Пусть вас не смущает моя дотошность. В таком деле любая мелочь важна и может оказаться решающей.
Станислав Сергеевич недоверчиво качнул своей почти седой головой, но ответил:
— Десять процентов.
— Ну, это немного, — почему-то успокоилась я, как-будто речь шла о моем собственном возможном убытке в случае продажи Воротниковым акций.
Мой свидетельствующий об облегчении тон не остался незамеченным Белкиным. Он насмешливо, но без всякой неприязни посмотрел на меня.
— А у Марусева сколько? — не унималась я.
— Тоже десять.
— Неплохо для его возраста. А какова ваша позиция в этом вопросе?
— То есть? — вопросительно взглянул на меня Белкин.
— Как вы думаете поступить с акциями вашего брата? — нахально поинтересовалась я.
Повисла напряженная пауза, имевшая, как мне показалось, целью сбить с меня апломб и вернуть на стезю проклятой деликатности, которая просто жить не может без осторожности.
— Вам не поступало предложения продать свои акции? — решила я не дожидаться ответа на поставленный мной щекотливый вопрос и не пускать беседу на самотек.
— Поступало, — сдержанно сказал Белкин.
— От кого? — загорелась я.
— От Марусева, да и от других. Авдеев тоже выразил желание приобрести хотя бы часть моих акций, — нехотя продолжил Белкин.
— А вы что же?
— Отказался.
— Нет, я все-таки не понимаю, — задумчиво произнесла я, — как они могут предлагать продать им акции прибыльного предприятия. Откуда вдруг такая уверенность, что вы захотите расстаться с акциями?
— Вы рассуждаете по-дилетантски, — усмехнулся Белкин, взглянув на меня скептически и одновременно покровительственно, — бизнес — это такая деятельность, когда идет постоянная борьба за сферы влияния, прибыль…
— Да, да, мы в школе проходили стадии загнивания капитализма, по мере своего становления принимающего форму империализма, — рассмеялась я, — или, как это у Ницше, «воля к власти». Когда бизнесмены начинают говорить с дилетантами вроде меня о бизнесе, я не могу отделаться от впечатления, уж простите меня, что их взгляд на бизнес не лишен романтики. Как представишь себе все эти сногсшибательные баталии, все эти разделы и экспансии, тайны ремесла — прямо романтика и мистика какая-то получается!
— Вы — интересный собеседник, Ольга Юрьевна, — тепло посмотрел на меня Белкин, — так вот, всегда есть вариант, что кто-то из акционеров может захотеть продать свои акции. Тем более что и «Металлоконструкция» не такое уж прибыльное предприятие, как может показаться со стороны.
— Вот так откровение! — поразилась я, — неужели убыточное?
— Да нет, — усмехнулся Белкин, — мы пока держимся на плаву, но года через два-три, если все так пойдет и дальше, кто его знает… — неопределенно закончил Станислав Сергеевич.
— Значит, может создаться ситуация, при которой ваши акции упадут в цене, — продемонстрировала я крохи экономических знаний.
Белкин кивнул и устало вздохнул.
— Вы имеете влияние на Людмилу Николаевну?
— Хотите этим сказать, — напрягся он, — что я с ней в сговоре?!
Глаза Белкина стали настороженно-холодными.
— К чему вы клоните? — дрогнувшим голосом спросил он после минутной паузы.
— Станислав Сергеевич, не нужно думать, что у меня есть намерение в чем-то обвинить вас. Я, хотите верьте, хотите нет, чувствую обеспокоенность по поводу этих самых акций. Мне кажется, что собака зарыта именно здесь.
После сказанного двустворчатая дверь гостиной распахнулась — и на пороге возникла стройная фигура Белкиной.
— Какого черта, Стас? — с возмущением произнесла она, глядя на нас.
За ней в гостиную заглянул Марусев. Прямая и надменная, Белкина дошла до середины комнаты и замерла с настойчивым вопросом в своих продолговатых карих глазах. Александр с очаровательной непринужденностью уселся на диван рядом со мной.
— Я смотрю, вы напрочь лишены приличий, — ядовито усмехнулась Белкина, обращаясь ко мне.