Неприкасаемый
Шрифт:
Эрика вцепилась в края своего подноса, держась за него так же, как пытается удержать свой статус. — Все это ошибка. Я собираюсь пройти чертов тест на наркотики после школы, чтобы доказать это. Я вернусь в команду завтра, и если ты всерьез попытаешься вытолкнуть меня из моего собственного места за ланчем, ты пожалеешь об этом завтра, сучка.
Наконец вмешивается Картер. — Эрика. Иди посиди где-нибудь в другом месте.
Теперь ее взгляд останавливается на нем, ее глаза холодны, как осколки голубого льда. Подойдя сюда, чтобы перенаправить свой гнев, она говорит: — Это способ обращения с человеком, которого ты трахнул, Картер. Ты положил это дерьмо
Даже не дожидаясь его ответа, она качает головой. — Я знаю, что ты это сделал. Что ж, возможно, ты заставил одного из своих хряков сделать всю грязную работу. Я, черт возьми, никогда не прикасалась к этим наркотикам.
“Наркотики?”
Следующим взгляд Эрики устремляется на меня, и она, должно быть, видит растерянность на моем лице. — Не притворяйся невиновной. Это все твоя вина, маленькая шлюха. Я надеюсь, что ты тоже обращаешь на это пристальное внимание, потому что именно так Картер обращается с человеком, который ему больше не нужен. Вы все думаете, что это не может случиться с вами? — Она коротко и горько смеется. — Вряд ли. Вы все для него так же незаменимы, как и я.
В голосе Картера звучит сталь, когда он прерывает ее. — Достаточно, Эрика. Как ты думаешь, ты можешь позволить себе разозлить меня больше, чем уже сделала? он спрашивает. — Потому что позволь мне заверить тебя, я еще не сделал своего худшего. Продолжай, черт возьми, давить, и ты увидишь, на что я способен.
Брианна говорит. — Эрика, пожалуйста, просто… перестань драться и уходи.
Повернувшись к Картеру, я в замешательстве наморщила лоб и тихо спрашиваю: — О чем она говорит?
— Не беспокойся об этом, — говорит он мне, но все еще смотрит на нее. — Последнее чертово предупреждение, Эрика. Уходи, пока еще можешь.
— Не угрожай мне, Картер.
— Не принимай это предупреждение за угрозу, — просто говорит он.
— Ты не можешь зайти дальше этого, — говорит она, качая головой.
— Хочешь поспорить? — спрашивает он, угроза в его голосе очевидна для всех.
Делает она это или нет, я не знаю. Инстинктивно я успокаивающе кладу руку на бедро Картера, пытаясь обуздать его без слов. Я просто слышу дрожь в его голосе, представляя себе те же мрачные ужасы, которые мелькали в моей голове в том классе, когда он впервые оставил меня наедине, и я потрясена. Эрика не воспринимает его достаточно серьезно, а ей, вероятно, следовало бы. Я не знаю, о чем она говорит, я не знаю, что произошло сегодня, и я не знаю, имеет ли к этому какое-то отношение Картер, но я знаю, что провоцировать Картера — плохая идея для них обоих.
Однако я не знаю, как всё остановить. Картер. Я могла бы в какой-то степени справиться, потому что он заботится обо мне, но Эрика… она меня ненавидит.
Мне в голову приходит идея, возможно, способ одним выстрелом убить двух зайцев. Пытаясь успокоить Картера и разозлить Эрику настолько, чтобы она сделала себе одолжение и ушла, я хватаю Картера за лицо, притягиваю к себе и целую до чертиков. Я чувствую, как он дергается от удивления, но он не собирается отказываться от поцелуя в нынешнем климате наших отношений. Злость не заставляет его меньше хотеть целовать меня, просто делает его более грубым. Его рука обвивается вокруг моей талии, и он притягивает меня к себе. Его другая рука двигается, и он проводит пальцами по моим волосам, баюкая мою голову и целуя меня.
Я ничего не имела в виду под поцелуем, я, конечно, не хотела сама в него впасть, но когда он вот так баюкает мою голову, в некотором смысле грубо, но в то же время как будто
Карты на стол, я хотела бы отложить в сторону свои страхи и свою гордость, я хотела бы перестать сопротивляться и просто вернуться к нему. Я действительно не думаю, что он так испортил бы отношения со мной, но я слишком боюсь, что ошибаюсь. Возможно, это желаемое за действительное. Нередко люди презирают в ком-то что-то, что они признают в себе, так что, может быть, его презрение к отцу — не хороший знак, как я это восприняла, а плохой знак. Ярко-красный флаг, развевающийся на ветру. Может быть…
Картер прерывает поцелуй, и я понимаю, что слишком затянула его. Я должна была отступить, но вместо этого меня втянули.
Сглотнув и избегая его взгляда, я возвращаюсь к своей еде и смотрю вверх, чтобы убедиться, что Эрика ушла. Она. Если бы я была на ее месте, я бы тоже не стояла там и не смотрела на это, что было моей первоначальной мыслью. Теперь мой разум слишком затуманен для мыслей, я слишком очарована Картером и его волшебным ртом.
Соберись, ум.
Рука Картера обвивает мою талию, небрежно собственнически. Другой рукой он поднимает свою фахиту. — Хорошая мысль, детка, — замечает он.
— Это был сценический поцелуй, — уверяю я его. — Ничего более.
— Угу, — говорит он неуверенно. — Почему же ты тогда смущаешься?
— Я не смущаюсь, — бормочу я.
— Ой, ты краснеешь? — спрашивает Картрайт, ухмыляясь мне. — Она краснеет.
Я смотрю на него через стол. — И ты, Брут [Прим.: Марк Юний Брут — римский политический деятель и военачальник из плебейского рода Юниев, известный в первую очередь как убийца Гая Юлия Цезаря]?
Картрайт хмурится. — Хм?
— Я куплю тебе книгу на Рождество, — говорю я ему. — Даже в том случае, если к тому времени мы не будем иметь ничего общего друг с другом. Если тебе в шкафчик сунут случайный экземпляр «Юлия Цезаря», знай, что это от меня.
— Лучше, чем то, что он подсунул тебе в шкафчик, — бормочет Картер.
Я поднимаю бровь и смотрю на Картрайта, вспоминая смазку, которую кто-то положил в мой шкафчик несколько недель назад. — Серьезно? — Я спрашиваю его.
У него хватило такта выглядеть застенчивым из-за этого, но я знаю, что это только потому, что сегодня я нахожусь в благосклонности Картера. Как бы мне ни хотелось списать Эрику со счетов, больше, чем кто-либо другой за одним из этих столиков, я знаю, что она не совсем неправа насчет Картера. Прямо сейчас она может быть между его прицелом, но он может повернуться на десять центов и относиться к любому из нас точно так же. Завтра он может устать гоняться за мной, а к этому времени на следующей неделе Картрайт снова без угрызений совести оставит смазку в мой шкафчик.
Это поверхностный, ненадежный мир, этот мир Картера. Кто-то может подумать, что иметь таких друзей, которые беспрекословно выполняют его приказы, было бы утешительно, но я понимаю, почему это не так. Потому что то, что Картер сказал мне давным-давно, очень верно. Этим людям он не нравится, им нравится то, что делает для них, их близость к нему. Они следуют его приказам не из преданности или искреннего желания поддержать его, а из страха — страха, что, если они переступят черту, он их прогонит, и все блага его дружбы исчезнут в облачке страсти. Дыма.