Неприкаянные. Собиратель Душ
Шрифт:
Безмолвно закатываю каталку с фермером в отделение и закрываю за собой двери. Встречные санитары принимают меня за одного из своих сотрудников. Пит – тот самый, про которого говорил водитель, лежал сейчас в кладовой – мертвый. Для всех работников медучреждения у него остановилось сердце, когда Пит зашел за хлоркой в уборную и надышался ей, а для меня его смерть – лишь пикантный рабочий момент. Необходимая мера. Непредвиденная, но простительная жертва.
Пройдя в процедурный кабинет, я аккуратно выложил тело Джереми на местный стол
– Знаешь, при жизни я обычно не любил бегать, а вот сейчас как-то все равно. Что убегай, что прячься – нюх как у ищейки, – ведя с ним диалог как со старым другом, я нашел инструменты. Признаться, местные острые «игрушки» весьма меня впечатляли.
Задрав штанину на его правой ноге, я увидел застарелый нарыв, что мучил Джереми с самого детства – уж не помню названия этой болезни, но выглядит это весьма неаппетитно. Однако, там, по пустынной дороге, он нёсся от меня как здоровый человек, не обращая внимания на боль и даже не прихрамывая.
Я совершил небольшое движение ладонью над лицом Джереми. Мужчина приподнял голову. Теперь он хотя бы мог ею немного шевелить. Испуганные глаза смотрели на меня, в расширенных зрачках застыл страх.
– Помнишь, как ты, будучи ребенком, просил у звезд лишить тебя этой адской боли в ноге? Да, конечно же, помнишь. Отец, будучи пьяным, ругался с матерью, а ты, закрывшись в своей комнате, смотрел на звездное небо.…По щеке Джереми скатилась слеза – то ли из-за дурных воспоминаний, то ли из-за боли, которую я ему причинял, касаясь нарыва. Я продолжал смотреть в глаза фермера, пытаясь найти еще какое-нибудь болезненное воспоминание.
– А каждые выходные ты молил бога в церкви за свое здравие, за здравие родителей, и всякий раз просил избавить тебя от этой боли, – мне стало неожиданно смешно. Думаю, это потому, что с таким же успехом Джереми мог просить помощи у чайника или самовара, – Избавил тебя твой бог от боли? Даровал он тебе здравие?
Фермер издавал глухие мычащие звуки и мотал головой. Он прекрасно знал, что я задумал.
Взял со стола один из ножей с изогнутым серповидным лезвием. После подцепил острым краем инструмента кожу чуть выше колена Джереми, там, где был нарыв, и резко надавил.
Кровь брызнула мне в лицо, испачкала маску и халат. Джереми начал биться затылком об операционный стол и орать от боли. Точнее пытаться орать, ведь шевелить ни губами, ни языком, он все еще не мог. Нож мягко вошел в его плоть, как раскаленный металл в снег. Однако проблема всё же возникла – хирургический клинок уперся в кость. Теперь понятно, почему полевые врачи так любили этот инструмент во время войны – им легко было ампутировать любую нужную, точнее уже НЕ нужную, конечность.
Оставив нож прямо в ноге, я подвинулся к груди своего невольного пациента, всмотрелся в давнюю наколку с именем девушки, которую, как мне было известно, Джереми когда-то там любил.
– А помнишь, как ты познакомился с Джен? Конечно, помнишь, все помнишь. А клятву верности, что ты нарушил? – я взял скальпель потоньше, приложил острый его конец прямо к красивой серой надписи и аккуратно проткнул кожу. Она легонько хрустнула, как жареная сарделька, проткнутая вилкой. Скальпель коснулся сердца Джереми – я почувствовал, как истошно оно забилось в предсмертных судорогах.
В таком состоянии он и остался умирать на этом злополучном столе, на который обычно попадают уже, будучи, мертвыми.
Позже мне пришло благодарственное письмо от начальства, пообещали даже повышение. Но, для начала, важно было провернуть нечто громкое, что-то такое, что наведет шороху. Однако это я оставил на потом, сейчас мне хотелось проверить того самого мальчика, виденного мной у амбара. Оставалось лишь найти повод заявиться к нему.
Я пришёл на ферму Джереми, где скот бесхозно разгуливал по пастбищу, когда полиция и юристы, что с жадностью боролись за этот клочок земли со всем его содержимым, то ли уже убрались, то ли ещё не приезжали. Фермером он был хорошим, а вот человеком – гнилым, подобно сливе, упавшей с ветки и объеденной червями.
Стоит отметить, что условия сделки были таковыми: лучшая ферма в округе. Потрясающий урожай и здоровый скот. Все это принесло ему грандиозную славу среди соседей, несколько раз его урожай даже был признан самым лучшим на различных техасских фермерских конкурсах.
Я вошёл в дом, который Джереми смог отремонтировать за деньги, полученные за счет крупного банковского кредита. До нашей встречи, до заключения контракта «душа в обмен на богатство», дом не уступал тому амбару, в котором я поймал Джереми после истечения срока. Крыша протекала, половицы скрипели, мыши стройными рядами маршировали из комнаты в комнату. Теперь же тут можно было разместиться со всеми удобствами.
Мне здесь нужна всего одна вещь – учетная книга, в которой фермер записывал, сколько яиц дала каждая из куриц, сколько литров молока он выдоил из коров и прочие подсчеты урожая.
Подойдя к рабочему столу, где все было аккуратно разложено, я принялся искать нужные мне документы. Здесь лежали выписки из банка, благодарственные письма, приглашения на различные мероприятия. Однако не было того, что мне нужно.
– Мне известно, что ты ищешь, – незнакомый, шипящий голос раздался позади меня.
– Я одобряю это, ведь все внизу рады, что ты вышел на этого мальчишку. Нужна сделка!
Позади меня стояла, взявшаяся невесть откуда, сгорбившаяся старушка. Черный платок покрывал каждую прядь ее волос, глубокие морщины зияли на неприятном, исхудавшем лице, а черная ряса подметала подолом пол – так выглядят все наши связные. Они что-то вроде гонцов, доставляют такие сообщения, которые не стоит передавать текстом.
– Он еще ребенок, заключить с ним сделку, и потом убить – раз плюнуть для меня. Но зачем он нам в аду?