Неприкаянные

Лизабет прекратила кричать, потому что утомилась. Шутка ли — безвылазно в такой клетушке. К тому же вибрация была жуткая, будто внутри громогласного колокола. В карцере гуляли дорожные вздохи и шепоты. Ее засунули в космическую ракету. Вдруг ей вспомнилось: взрыв, рывок, потом в холодном пространстве поплыла Луна, а Земля скрылась из виду. Лизабет повернулась к иллюминатору, круглому и голубому, как горный колодец, до краев наполненный зловещей, быстротечной жизнью, движением

и огромными космическими монстрами, которые, перебирая огненными лапами, спешили к нежданному краху. Мимо пронесся метеоритный дождь, подмигивая обезумевшей морзянкой. Она протянула руку ему вслед.

Потом до ее слуха донеслись голоса. С шепотками и вздохами.

Неслышно подобравшись к запертой на засов железной двери, она стала украдкой подглядывать в маленькое окошко.

— Лизабет умолкла, — произнес усталый женский голос. Это была Хелен.

— Слава богу, — выдохнул мужской голос. — Я и сам свихнусь, пока мы доберемся до Тридцать шестого астероида.

Другой женский голос раздраженно спросил:

— По-твоему, из этого выйдет что-нибудь путное? Разве для Лизабет это лучший выход?

— Уж всяко ей там будет лучше, чем на Земле, — огрызнулся мужчина.

— Неплохо было бы спросить ее согласия на такой путь, Джон.

Джон чертыхнулся:

— Что толку спрашивать согласия умалишенной?

— Умалишенной? Зачем ты так говоришь?

— Она действительно лишилась ума, — сказал Джон. — Если уж выражаться попросту, без затей. У нас и в мыслях не было спрашивать, чего она хочет. Пришлось на нее надавить, вот и все.

Слушая их разговор, Лизабет впивалась побелевшими, дрожащими пальцами в обшивку своей клетушки. Голоса звучали будто в далеком безмятежном сне или в телефонной трубке, причем на чужом языке.

— Чем скорее мы определим ее на Тридцать шестой астероид, тем раньше я смогу вернуться в Нью-Йорк, — говорил мужской голос из неведомого телефона, который она прослушивала. — Как ни крути, если женщина объявила себя Екатериной Великой…

— Это правда, это правда, это правда! — завопила у себя за окошком Лизабет. — Я и есть Екатерина!

Можно было подумать, ее слова угодили в них разрядом молнии. Все трое отпрянули в стороны. Теперь Лизабет орала, неистовствовала и как пьяная цеплялась за решетки своей камеры, криком утверждая веру в себя.

— Это правда, это правда! — рыдала она.

— Боже мой, — выдохнула Элис.

— Ох, Лизабет!

С озабоченно-беспокойным видом мужчина приблизился к окошку и заглянул внутрь, изобразив притворное сочувствие, словно при виде подстреленного кролика.

— Ты уж нас прости, Лизабет. Мы все осознали. Ты и есть Екатерина, Лизабет.

— Вот и зовите меня Екатериной! — бушевала заключенная.

— Конечно, Екатерина, — быстро согласился он. — Екатерина, ваше величество, ждем ваших приказаний.

От этих слов побледневшая узница стала еще пуще корчиться у двери.

— Вы не верите, вы мне не верите.

Вижу по вашим рожам, по глазам, по ухмылкам. Не верите. Убить вас мало! — Ненависть полыхнула с такой силой, что мужчина даже отпрянул от двери. Вы лжете, но меня не проведешь. Я — Екатерина, но вам этого не понять во веки веков!

— Это точно. — Повернувшись спиной, мужчина отошел подальше, присел и закрыл лицо руками. — Нам не понять.

— Силы небесные, — выговорила Элис.

Лизабет сползла на красный плюшевый пол и скорбно легла ничком, содрогаясь от рыданий. Отсек двигался сквозь пространство, а голоса за дверью негромко переругивались еще добрых полчаса.

Через час ей в дверь просунули поднос с обедом. Поднос был незатейливым, равно как и еда — миска каши, молоко, теплые булочки. Лизабет не могла сдвинуться с места. В ее каморке было одно-единственное напоминание о самодержавном величии — этот красный бархат, на котором она возлежала в мятежной бессловесности. У нее созрело решение не прикасаться к мерзкой подачке, наверняка отравленной. Ей должны подавать яства на сервизе с вензелями, и салфетки тоже должны быть с вензелями, и поднос — с императорским вензелем Екатерины, самодержицы всея Руси! Иначе она не станет принимать пищу.

— Екатерина! Тебе надо поесть, Екатерина!

Лизабет не отвечала. Пусть уговаривают, сколько влезет. Сейчас ей хотелось только одного — умереть. Никто ее не понимает. Они готовят подлый заговор, чтобы низвергнуть ее с трона. Эти злые, темные людишки, эти заговорщики.

Голоса зазвучали вновь.

— У меня в Нью-Йорке важные дела, пойми, не менее важные, чем у тебя, Элис, — сказал мужчина. — Во-первых, парк аттракционов; горки необходимо установить уже на следующей неделе, а игровые автоматы закуплены в Рино, их доставят к субботе. Если меня не будет на месте, кто станет этим заниматься?

Шепотки, шепотки; подремать, послушать далекие голоса. Элис сказала:

— Сейчас осенний сезон в разгаре, завтра — главное дефиле, а я прохлаждаюсь в космосе и бог весть для чего мчусь на какую-то дурацкую планету. Не понимаю, зачем было лететь втроем, чтобы устроить на новом месте ее одну.

— Затем, что вы ей сестры, а я — брат, — отрезал мужчина.

— Если уж на то пошло, я вообще отказываюсь что-либо понимать. В том, что касается Лизабет и места назначения. Что такое астероид номер Тридцать шесть?

— Другая цивилизация.

— А я считала, это психиатрическая лечебница.

— Ничего подобного. — Он пыхнул зажженной сигаретой. — Столетие тому назад было установлено, что астероиды обитаемы, только изнутри. Они представляют собой конгломераты небольших планет, внутри которых можно двигаться и дышать.

— И Лизабет пройдет там курс лечения?

— Нет, никто не собирается ее лечить.

— Тогда зачем мы ее туда поволокли? — Хелен проворно смешала коктейль, позвякивая кубиками льда в шейкере, налила порцию в стакан и выпила. — С какой целью?