Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Шрифт:
Она крикнула:
– Мариша!
Вместо ответа с другого конца комнаты донеслось всхлипывание. Таня вбежала в комнату и увидела огонь. Это был совсем не тот огонь, который весело вырастает над охапкой хвороста и щелкает орешки в печке. Огонь был острый и душный. Он обдавал тяжелым жаром и давил, давил на грудь.
– Мариша, беги сюда!
– крикнула Таня.
Но девочка не побежала. Она забилась в угол. И ее не было видно за мутной завесой дыма. Таня с трудом пробиралась вперед. Она не видела стен. Не видела потолка. И ей вдруг показалось, что она заблудилась и уже не
– Мариша!
Теперь плач зазвучал совсем близко. Таня присела на корточки и руками стала прощупывать пространство перед собой. Так она наткнулась на маленькое трепетное тельце девочки. Она схватила девочку и притянула ее к себе. Девочка изо всех сил обвила Танину шею руками, как будто она тонула и только Таня могла удержать ее на поверхности воды.
Пламя было рядом. Оно жгло щеки, шею, руки. Но огонь не давал света. Дым заглушал свет. Заглушал дыхание, жизнь. Таня почувствовала себя в огромной топке, откуда уже невозможно выбраться. Еще шаг, другой, и они вместе с маленькой Маришей задохнутся. Пламя раздавит их. Превратит в черный дым. И в это мгновение ей особенно стало жаль девочку, обхватившую ручонками ее шею. Таня собралась с силами и медленно стала пробираться к двери.
Когда она очутилась в коридоре, у нее звенело в ушах и перед глазами вертелись темные круги. Сквозь открытую на лестничную площадку дверь бежали люди. Таня не видела их лиц. Перед ней вырастали огромные силуэты, и рядом гремели тяжелые кованые ботинки.
Когда Таня очутилась на улице, там уже стояли кисельно-красные пожарные машины и толпились зеваки, как на настоящем пожаре. Никто не проходил мимо, все верили, что пожар.
Таня отошла в сторонку и прислонилась к стене. Она дышала. Ей ничего не хотелось делать, только дышать. Она глотала воздух, как прохладное лечебное питье. А Мариша все еще продолжала сжимать ручонками Танину шею. И все всхлипывала.
– Где мама?
– неожиданно спросила малышка.
Голос у нее был густой, низкий, совсем не такой тоненький, как плач.
– Мама сейчас придет, - ответила Таня.
Вокруг Тани и Мариши тоже собрались люди. Они что-то горячо обсуждали. Кажется, хвалили Таню. Но Тане было безразлично, что они говорят. Она прижимала к себе Маришу. Потом перед Таней возникла женщина с большими плачущими глазами. Она хотела взять у Тани Маришу, но маленькая девочка держалась за шею, все боялась разжать ручонки. Наконец она узнала маму. И сразу забыла о Тане.
– Боже мой, какое горе!
– крикнула Маришкина мама и вместе с девочкой побежала к подъезду.
Таня стояла, окруженная толпой зевак, и не знала, что ей делать. Она все еще не могла надышаться. Она пила воздух. К Тане подошел пожарный. Он достал блокнот и спросил:
– Как фамилия?
– Зачем вам?
– Для протокола, - сухо сказал пожарный.
Таня назвала. Пожарный записал огрызком карандаша и ушел. Зеваки стали расходиться.
Ах да, надо идти в школу. В общем, очень удобно, что есть то самое незамерзающее течение. Не надо думать, где поворачивать, где идти прямо. Это течение подхватило Таню и стало уносить от удушливого запаха дыма, от жуткого мечущегося жара, от перепуганного личика маленькой, Мариши, от светящихся любопытством глаз уличных зевак, которые всегда появляются там, где дело уже сделано.
Быстрая ходьба привела Таню в порядок, и, когда она переступила порог школы, все переживания остались далеко позади. Только от куртки пахло дымом.
Таня разделась и поднялась на третий этаж. У двери класса она поправила растрепавшуюся косичку.
– Можно?
Генриетта Павловна подняла свои полукруглые брови и нехотя сказала:
– Заходи.
Таня вошла.
– На кого ты похожа?
– спросила учительница, продолжая рассматривать Таню.
Глаза Генриетты Павловны начали смеяться.
Таня не поняла, в чем дело. На кого она может быть похожей? Она нерешительно остановилась.
– У тебя все лицо в саже... Ты была на пожаре?
В классе захихикали. Таня сказала:
– Да, на пожаре.
– Что ж ты там делала?
– продолжала допытываться Генриетта Павловна.
Глаза ее смеялись. Таня сразу заметила, что глаза учительницы смеются. Она почему-то представила себе Генриетту Павловну девчонкой, своей сверстницей. Эта сверстница хохотала и строила рожи. Тане захотелось хлопнуть дверью и убежать. Но она продолжала стоять, мучительно думая, чем ей ответить на эту тайную насмешку.
– Что ты там делала?
И вдруг в Тане заработал упрямый механизм, который все переворачивает, путает, меняет цвета и говорит "нет", где следует сказать "да". Таня пристально посмотрела в смеющиеся глаза учительницы и, расставляя слова, сказала:
– Что делала?.. Я подожгла дом.
Генриетта Павловна поднялась со стула. Ее глаза перестали смеяться.
– Не болтай глупостей.
– Я серьезно, - спокойно ответила Таня.
Класс замер. Таня стояла и спокойно смотрела на учительницу.
Если ты придешь и скажешь: "Я спас из огня человека", тебе никто не поверит. Ты бросился в горящий дом? Ты, задыхаясь от дыма, шел по темному коридору? Чуть не погиб под рухнувшей балкой, но спас человека? Не рассказывай сказки! Где тебе решиться на такой поступок!
Но если ты заявишь, что поджег дом, тебе поверят. Хотя до этого ты никогда не поджигал домов. Все подожмут губы, отведут глаза, начнут в твоем присутствии разговаривать шепотом. И ты почувствуешь, как между тобой и окружающими тебя людьми образуется некое безвоздушное пространство: тебе поверили.
– Ты отвечаешь за свои слова?
– холодно спросила учительница.
– Конечно!
– с готовностью отозвалась Таня.
– Но это же преступление!
– Преступление, - согласилась Таня, - ну и что из этого?
Полукруглые брови метались над широко раскрытыми глазами. По лицу пошли красные пятна. Учительница тяжело дышала. А класс молчал, ошеломленный этой новостью.
– Вьюник!
– почти закричала учительница.
– Может быть, ты поясничаешь?
– Нет. Я действительно подожгла дом. Неужели вы не верите?