Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Шрифт:
Друзья ждали Василя.
– Ты мог бы прыгнуть с парашютом?
– спросила девочка Марата.
– Не знаю, - ответил он.
– Смог бы, я знаю. И с тобой вместе я тоже бы смогла.
– Выдумываешь, - усмехнулся Марат.
– Нет. Ищу человека. В тебе и в себе тоже.
– Зачем же во мне?
Зоя Загородько помедлила с ответом, потом сказала:
– И в Василе.
– Если вернется Зимородок, - сказал Марат, - мы теперь будем здорово жить. Но он может не вернуться.
Марат смотрел в воду, а Зоя Загородько со стороны посматривала на него и видела
В это время на мосту появился Василь.
...Прозвенел звонок, а ребята галдели, спорили, стучали крышками парт.
Только трое друзей сидели на своих местах и не отрывали глаз от двери. Никто из ребят не был посвящен в их тайну. Никто не мог догадаться, что сейчас происходит у них в душе. Ребята рассаживались по местам. А дверь все не открывалась. Не появлялся человек с массивной головой, в задымленных очках, с буйной растительностью на лице, прикрывавшей след вражеского штыка.
Не прилетел Зимородок.
– Он не придет, - тихо сказал Марат своим друзьям. Встал. Хлопнул крышкой парты и подошел к доске.
Ребята с веселым любопытством уставились на Марата.
– Расскажи про глухую кукушку!
– крикнул кто-то с задней парты.
Марат поморщился, но ничего не ответил. Потом он сказал:
– Ребята, Сергей Иванович уехал. Теперь я хочу рассказать вам о нем.
Класс весело загудел. Кто-то тоненьким голоском крикнул:
– Ку-ку!
– Я хочу рассказать вам о бесстрашном герое, которого в партизанском отряде звали Зимородком. Зимородок и Сергей Иванович - одно лицо.
Умолкли голоса. Перестали скрипеть парты. В классе установилась тишина. Все смотрели на Марата.
– Когда нужно было взорвать мост, он полетел в тыл врага. А сам до этого никогда не прыгал с парашютом. Даже не знал, за что надо дергать...
Марат рассказывал и не заметил, как зазвенел второй звонок, как дверь бесшумно отворилась и на пороге появился Сергей Иванович, обожженный солнцем, всклокоченный, в брезентовом плаще с капюшоном, с рюкзаком за спиной. Он стоял в дверях и сжимал в руке серенькую кепку. И никто не заметил, что он пришел. Все слушали Марата.
– Сергей Иванович добровольно пошел на расстрел, чтобы спасти людей. И его расстреляли.
В классе послышался приглушенный гул.
– Но он остался жив.
Класс облегченно вздохнул.
– И он умел свистеть иволгой.
И в это мгновение послышался тонкий переливчатый свист. Ребята повернулись и увидели Зимородка. И класс тихо встал.
– Здравствуйте, люди-человеки, - сказал учитель глуховатым голосом и закрыл за собой дверь.
– Я немного опоздал и не успел умыться с дороги... Что же вы молчите?
Учитель огляделся и почувствовал ту знакомую неловкость, которая охватила его много лет назад в партизанской школе. И он снова засвистел иволгой.
Неподалеку от Нового Моста по реке плыло странное суденышко, сбитое из неровных бревен. На нем были мачта и парус. Парус был не клиновидным, а круглым. Видно, его потрепала буря, потому что на полотнище выделялись цветные заплаты. Ветер наполнил его упругой силой, и он, выгнувшись куполом, увлекал за собой суденышко и его команду.
Так маленькие мальчишки со станции Река нашли применение старому военному парашюту, и он зажил новой жизнью.
Мальчишки не знали, чей это парашют и как он очутился в лесу. Они были еще малы и не задумывались над случайными находками.
Но придет час - и они услышат о Зимородке.
БАЛЕРИНА ПОЛИТОТДЕЛА
Часть первая
БАЛЕТМЕЙСТЕР
1
Я бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, а мне казалось, что я топчусь на месте, спускаюсь на эскалаторе, который движется вверх. Наконец - последняя ступенька, я рванул на себя дверь. Белый колючий снег мелкими песчинками сек лицо и шею, но я не отвернулся, не поднял воротник, а выбежал на покрытую наледью мостовую и долго пытался остановить какую-нибудь машину. Они же, словно не замечая меня, пролетали мимо. Будь я помоложе, плюнул бы на эти машины и побежал бы с Васильевского острова к Аничкову мосту.
Одна машина все же остановилась. Я распахнул дверцу, плюхнулся на сиденье и закрыл глаза. Тут только сообразил, что выбежал из дома без шапки, в расстегнутом пальто, а шарф торчит из кармана. Я вытянул шарф и запоздало намотал на шею.
Что со мной? Почему я спешу, словно от того, как скоро приеду, зависит что-то важное в моей жизни? Я скашиваю глаза на шофера: козырек ушанки нависает, как поднятое забрало, нос горбинкой, верхняя губа закрывает нижнюю, на подбородке рыжеватая щетина. Его обыденное спокойствие не передается мне, напротив, вызывает взрыв возмущения. Я отворачиваюсь и смотрю в окно. Белые капроновые нити метели опутывают машину, бросаются под колеса, сухо стучат по стеклу.
Только что мне позвонила моя ученица Галя Павлова. В трубке, как в полевом телефоне, стоял треск. Я не сразу узнал Галин голос и никак не мог взять в толк, про какую записку она говорила. Я нетерпеливо крикнул в трубку:
– Чадо мое, объясни, какая записка?
– Увольнительная, - донеслось сквозь треск.
– Балерина политотдела... Ей зачем-то нужен пистолет... Слышите, пистолет!..
Мне показалось, что Галя звонит с другого конца света, из другого времени, но я все же расслышал главное, понял, о какой записке идет речь, и меня ударило током, как много лет назад, когда эта записка попала мне в руки.
В первое мгновение я не поверил Гале. Не мог я потерять эту записку! Но тут вспомнил, что искал какую-то справку, рылся в бумажнике и вот на тебе - выронил...
С этой полоской бумаги, стертой на сгибах, я не расставался никогда. Обыкновенная солдатская увольнительная была для меня всемогущим пропуском. Я предъявлял этот документ не комендантским патрулям, а своей памяти - и сразу проникал в далекие, сокровенные уголки своей военной молодости. Сквозь сплошной, душный грохот алой жилкой начинала биться мелодия песни про тачанку. И кто-то издалека кричал: "Эй, киндерлейтенант, собирай свою команду, надо ехать к танкистам, они завтра на рассвете уходят в бой..." Еще я чувствовал необъяснимо родной запах шиповника, перемешанный с горьковатым духом пожара. Это от клочка бумаги пахло шиповником и дымом...