Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Шрифт:
Я вошел в вестибюль. Вешалка была пуста. Только номерки аккуратно висели на крючках, как в мирное время в дни каникул. Поднялся на второй этаж. Пошел по коридору с высокими заиндевевшими сводами. Старался идти тише, но мои шаги глухо отдавались в пустом пространстве. И вдруг кто-то окликнул меня:
– Вы кого ищете, товарищ?
Я оглянулся и увидел человека в пенсне, с белой бородкой-эспаньолкой, в пальто и перчатках. Глаза его слезились, и он поминутно снимал пенсне и подносил к глазам платок.
–
Я произнес этот вопрос с опаской, а старик ответил мне спокойно и, как мне показалось, обыденно:
– Женя Сластная сейчас на уроке.
– Жива!
Раз на уроке - жива. У меня отлегло от сердца. Мучительное напряжение, которое я испытывал со вчерашнего дня, отпустило меня, и я почувствовал слабость.
Шаркая большими ботами, старик подошел ко мне.
– Вы Женин отец?
– спросил он.
– Учитель, - тихо произнес я.
– Учитель танцев. Балетмейстер.
– Вы Борис Корбут?
Я удивился, что он знает меня, но старик - тоже Женин учитель пояснил мне:
– Женя часто рассказывает про вас, про Дворец пионеров... Она будет рада. Через пятнадцать минут кончится урок.
Он взялся за ручку двери, но в класс не вошел, а вернулся ко мне.
– Вы хотите забрать Женю?
– испытующе глядя на меня, спросил он.
– Мы здесь живем одной семьей. Другой семьи ни у кого из нас нет... Нам больше нельзя терять.
И вошел в класс.
Вскоре зазвенел звонок. Я ждал, что дверь класса распахнется и ребята выбегут в коридор. Забыл, что в коридоре было холодно, как на улице, а в классе все-таки топилась печурка.
Дверь действительно отворилась, но вышла одна Женя.
– Борис!.. Борис Владимирович!
Она подошла ко мне и потерлась щекой о рукав моей шинели.
Я обнял ее, и мы молча стояли в холодном коридоре. Спрашивать, как она живет, было бессмысленно. Я теперь знал, как живут ребята в блокадном городе.
В дверях показался учитель.
– У нас сейчас обед, - сказал он, - приглашаем вас... несколько ложек чечевичной каши.
– Спасибо. Я уже ел.
Но тут появились ребята. Они все приглашали меня к столу. Голодные, серолицые дети, маленькие ленинградцы, готовы были поделиться последней крохой.
Я сбросил с плеча свой вещмешок. Достал оттуда банку консервов, три сухаря.
Потом мы сидели за столом и ели чечевичную кашу с мясными консервами.
– Между прочим, мы не сожгли ни одной парты, - с гордостью сказал учитель.
А Женя все не сводила с меня глаз: то ли не могла привыкнуть ко мне новому, в солдатской шинели, то ли, глядя на меня, вспоминала счастливое довоенное время.
Тамару я не нашел. Левушка погиб. Леня Иосимов тоже. Женю не отпускали из интерната. Мои планы рушились. Распадались на кусочки.
Не получалось ничего с выступлениями в госпиталях. Надо срочно искать артистов. Надо выполнять приказ полкового комиссара. Надо действовать, пока еще мой мешок окончательно не опустел. В голодном городе я был как водолаз: мог существовать до тех пор, пока есть запас воздуха... запасы хлеба. Но здесь я не мог думать о завтрашнем дно, о том, чем буду дышать завтра. Мой мешок стал очень легким.
И все-таки я не сдаюсь. Я опять стою перед дерматиновой дверью и не решаюсь постучать. Постучу - никто не отзовется. А так еще есть надежда. Крохотная надежда. В Ленинграде все, что нужно человеку, - крохотное. И хлеб, и тепло, и сама жизнь. Я стою перед дверью и прощаюсь с Тамарой. Не повстречавшись - прощаюсь. Завтра утром я попытаюсь найти артистов - они легкие на подъем, может быть, сразу и двинемся на Московский вокзал. И паровоз-кукушка потащит свой единственный вагончик от станции "Блокада" к станции "Фронт". Прощай, Тамара!
И тут я ударил кулаком в дверь. Ударил и жду, прислушиваюсь. И ничего не слышу, но дверь вдруг отворяется. На пороге стоит сизоволосая женщина в пальто. Она кашляет, подносит ко рту платок и смотрит мимо меня куда-то в пространство.
– Здравствуйте! Тамара... Тамара Самсонова... дома?
– спрашиваю я, улучив момент, когда женщина перестает кашлять.
– Нет.
У женщины хриплый голос.
– Но она живет... здесь? Она придет?
– Я стараюсь говорить спокойно, но волнуюсь, а женщина смотрит мимо меня, не проявляя ко мне ни малейшего интереса.
– Тамара иногда по нескольку дней не приходит с завода.
– Я обязательно зайду завтра.
– Как хотите, - с полным безразличием говорит соседка и снова кашляет, закрывает дверь, и я сквозь дверь слышу ее приглушенный кашель.
А когда возвращаюсь к тете Вале, дверь мне открывает Женя.
Я стою на пороге, смотрю на нее и улыбаюсь.
– Ребята отпустили меня, - говорит Женя и за рукав тянет меня внутрь.
– Они решили: раз для раненых, значит, надо.
– Вот и хорошо, вот и прекрасно, чадо мое.
Тетя Валя молчит. Тянет из кружки свой кипяток и искоса поглядывает на меня.
На другой день я должен начать поиски артистов. Но с утра я пойду за Сережей, а Женя приведет Вадика. И может быть, будет дома Тамара.
Тамара Самсонова... Сережа Марков... Шурик Грачев... Вспомнил его фамилию - Грачев... Шурик Грачев... Вадик Ложбинский... Алла Петунина... Тамара... Тамару я уже называл... Эрна Тамм...
Я не сплю. Я провожу ночной смотр. Я подаю команду: по порядку номеров рассчитайтесь!.. Товарищ полковой комиссар, вы не смотрите, что они невысокого роста. Это прекрасные танцоры, они не подведут.