Неприличные истории
Шрифт:
Новые приятели пили много. В общаге жили с ним в комнате еще пять человек, и керосинили они вдумчиво, сурово и беспощадно. Михалыч пил в меру, для настроения, с соседями жил мирно, но порознь - менять друзей, да еще каких друзей, на пятом десятке не так легко. Стал ходить в библиотеку, читать "Крокодил" и "Вокруг света", поражаясь в последнем тому, что оказывается есть на свете места, где ему не доводилось бывать.
Работа его тяготила своим отсутствием. Он лишился покоя - раньше он свою банку принимал заслуженно - теперь она становилась пыткой. Ему и прежде случалось тянуть по граммульке
Драматический конец истории приближался неумолимо. Однажды пришло написанное корявым почерком письмо от Сереги Калкасова. В бригаде у них беда случилась - погиб по пьяни приятель старый, самый старший в бригаде, алкаш горючий , но и мастер на все руки. Уснул в колее, вездеход на гусеницы намотал. Так что в бригаде дырка, и ох, как нужен Михалыч, ох, как нужен.
А Михалычу в тот день дело поручили. Очки в сортире гудронить.
И был тот сортир особенный, вечномерзлотный, и устроен он был так. В подвале дома оборудовали бетонный бункер-приемник, в потолке коего проделаны были отверстия, обитые жестью. И стала жесть, разъедаемая специфической влагой, изрядно ржаветь. Завхоз принял решение очки прогудронить.
Развел Михалыч костерок, согрел гудрон в бочке, из тряпок и палки квоч изготовил, а потом корявыми печатными буквами написал объявление следующего содержания: "В ТУАЛЕТ НЕВХОДИТЬ ВЕДУТСЯ РАБОТЫ". Вздохнул свежим воздухом напоследок, и с ведром горячей черной гущи ступил в бункер.
Первые два отверстия приходились на мужское отделение. Там все прошло без сучка, без задоринки. Прогудронил, вышел на волю, покурил, взял новое горячее ведро и пошел себе обратно. Третье очко оформил, как надо. И уже заготовился четвертое обрабатывать. И тут на него сначала потекло, а потом упало...
Он густо намочил квоч в ведре, взял его в твердую мужицкую руку, и за все за блядское это безделье, за водку с утра, за одеколон с вечера, за "разнорабочего", за по уши в говне, за покойника, вездеходом раздавленного, за дырку в бригаде, а он здесь, и за стерву эту из бухгалтерии всадил квоч по самый не балуй в очко. Квоч исчез в отверстии, откуда донесся отвратительный визг.
С чувством выполненного долга, как очнувшись, вышел Михалыч из бункера и пошел в общагу, лег на койку лицом к стене и заснул.
А в управлении происходило следующее. На высокой стремянке стоял электрик , и копался в проводах, уже минут десять пытаясь обнаружить, наконец, фазу. Устал искать, присел, как воробей на жердочку и задумался, провожая глазами круглую задницу, обтянутую юбкой из импортного вельвета, исчезнувшую за дверью дамской комнаты. И услыхал из-за этой двери раздавшийся режущий уши вопль.
Толстая кассирша, в задранной до пупа юбке и спущенных штанах, проскакала по коридору в направлении бухгалтерии, а за ней, отбивая барабанную дробь по квадратам линолеума на полу, скакал прилипший к волосам квоч...
Когда электрика повели в здравпункт, уговаривая прийти в себя, и сообщая, что он сломал руку, реагировал он совершенно непостижимо.
Квоч отстригали от лобка пострадавшей маникюрными ножницами. Ожог был несильный, но чувствительный. Кассирша взяла бюллетень.
До суда дело все-таки не дошло. Михалыч просто собрал шмотки, и через две недели уехал в Таз, к Сереге Калкасову в бригаду, где его дожидалось законное место. За расчетом в управление он не пошел, оформив доверенность на соседа по общаге. Просидел две недели где-то в тундре, возвращаясь в общагу только ночевать, и спозаранку исчезал снова, пока не случилась в город оказия.
А через пару месяцев пришла ему на стройку бандероль. Были в ней носки шерстяные домашней вязки, вязанные же рукавицы с пальцем , шерстяной подшлемник и письмо. Письмо он не стал читать, и выкинул тут же, сгоряча. А шмотки, призадумавшись, оставил.
Всему на свете, а значит и любой стройке, приходит конец. И когда пришел он, Михалыч взял расчет и ушел из бригады уже навсегда. Серега Калкасов, правда, написал наудачу в поселок на Крайнем Севере, на имя толстой бухгалтерши, но получил письмо обратно с пометкой "АДРЕСАТ ВЫБЫЛ". Серега к этой новости отнесся крайне неодобрительно."Шуры-муры, блядь, романтика...Пропадет мужик!"
Председатель отозвался о рассказе как об излишне сентиментальном, а потому недостаточно зрелом, и почему-то опустив глаза, объявил заседание закрытым.
Протокол заседания вел секретарь Клуба А. Ю."Энди R.B." Цунский.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ЗАСЕДАНИЯ.
– -------------------------------------------------------------------------
ИСТОРИИ О СТРАШНОЙ МЕСТИ.
ПРОТОКОЛ ВТОРОЙ НОЧНОГО СОБРАНИЯ ЖИЛЬЦОВ ДОСТОСЛАВНОЙ АПТЕКИ ПЕЛЯ, КВАРТИРА ? 17 , СЕДЬМАЯ ЛИНИЯ В.О., САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ТОГДА ЕЩЕ ЛЕНИНГРАД.
ПРИСУТСТВОВАЛИ: Председатель - Павел Николаевич Гамм, великий магистр восточных единоборств, главный сэнсэй по фехтованию двуручным мечом. Члены Клуба "Аптекари Пеля": М.Е. "Мишель Алма-атинский" Кульчицкий О.С. "Пегас"Самородов А.Ю."Энди R.B." Цунский А.Н. "Господин Буш" Наделяев И.Д. Воропаев, отставной альтист группы "Аквариум" В.Г. Петухов-Аксиненко А. О. Басманов, чоловек-легенда. А так же жены и подруги вышеперечисленных господ (разве теперь вспомнишь, какая была чья на тот момент!)
Председатель объявляет второе заседание открытым, дает указание женщинам разлить чай и переворачивает песочные часы, после чего обращается к присутствующим с традиционным коротким докладом.
ДОКЛАД ПРЕДСЕДАТЕЛЯ
Уважаемые джентльмены и леди! Сегодня напряженные размышления по взволновавшему меня вопросу начисто лишили меня послеобеденного сна. Вынужден признать, что сие бдение в неподобающее время не привело меня к сколь-нибудь окончательным выводам, и я осмеливаюсь сделать тему моих умственных потуг темою заседания нашего клуба. Я предлагаю вам поговорить о страшной мести, об этой порою последней для уважающего себя человека возможности получить хотя бы частичное моральное удовлетворение после нанесения ему отдельным лицом, либо группой лиц, либо государством, либо укладом и ходом самой жизни оскорблением.