Непристойный танец
Шрифт:
Кудеяр, как и обещал, вернулся быстро. К тому времени все следы неприглядной стычки были ликвидированы, а оба ее участника стояли в сторонке от остальных с особенно постными физиономиями.
– Хороши, – сказал Кудеяр холодно. – Устроили сюрприз при иностранном товарище, который в нас должен видеть людей серьезных и солидных… Р-разойдись! С каждым поговорю потом индивидуально… Николай, останьтесь.
Оглашенные печальной журавлиной вереницей потянулись к выходу. Когда они остались одни, Кудеяр уселся за ближайший столик, поманил Сабинина:
– Присядьте.
– Да глупости, – примирительно ответил Сабинин. – Не сошлись во мнениях касательно методов обращения с женским полом… Что это за авантажный господинчик?
– Французский социалист, – рассеянно ответил Кудеяр. – Приехал по серьезным делам, к серьезным людям, а вы тут перед ним устроили цирк с французской борьбой… Что меж вами двумя происходит?
– Ничего особенного, – сказал Сабинин. – Не понравились друг другу, вот и все. Бывает. Но я вас заверяю, Дмитрий Петрович, что впредь такого не повторится… Потому что я, простите, намерен великодушно просить у вас разрешения поселиться в другом месте. Живут же по частным квартирам и близлежащим гостиничкам человек восемь студентов… Я уже и подыскал квартирку, неплохую, на улице князя Меттерниха…
Он во все глаза следил за лицом собеседника, но видел, что упоминание об улице Меттерниха оставило того совершенно безразличным, не вызвало ни малейших ассоциаций или подозрений.
Он усмехнулся про себя: породистое, волевое лицо мсье Кудеяра сейчас выражало крайне сложную и противоречивую гамму эмоций: вздумай какой-нибудь гений переложить это на музыку, подобрав для чувств соответствующие ноты, то-то какофония получилась бы, раздирающая уши…
«Ну что же, – подумал Сабинин с легкой насмешкой. – Еще один печальный пример того, как сердечные дела, роковые страсти туманят рассудок и вредят делу. Ох, как хочется верить, что с самим никогда такого не случится…»
– Вы там намереваетесь жить… не один? – спросил Кудеяр, глядя в сторону.
– Да вот, так вышло… – сказал Сабинин.
Воцарилось долгое, неловкое молчание.
– Так уж вышло, Дмитрий Петрович, – повторил Сабинин, стараясь, чтобы его голос не звучал извинительно – с какой стати, в конце-то концов? – Так вы мне разрешаете переехать на частную квартиру? Тем более у меня здесь возникли… неприязненные отношения кое с кем из жильцов, вы сами видели, до чего дошло дело.
Кудеяр поднял голову:
– Ну что же, не могу вам ничего запрещать, здесь ведь не тюрьма и не исправительное заведение. Но послушайте моего совета, будьте с ней осторожнее. Здесь нет какого-либо оттенка личных чувств, я искренне о вас забочусь, как о неплохом товарище, с которым, хочется верить, мы еще поборемся рука об руку… Быть может, вам сейчас кажется, что перед вами раскрылись новые, более заманчивые перспективы, но, честное слово, связываться с эсерами я бы вам не рекомендовал…
– Чудак-человек, а кто вам сказал, что я собираюсь встать под их знамена? – воскликнул Сабинин. – Ну, войдите в мое положение, я же не могу грубо отталкивать очаровательную женщину, проявившую ко мне столь явный интерес. – Он умышленно говорил сейчас с нескрываемой
– Избавьте меня от таких деталей, – нервно сказал Кудеяр.
– Да бога ради, бога ради! – кивнул Сабинин. – Я вам просто пытаюсь доказать, что вовсе не намерен совершать измену и переходить под другие знамена. Вот, кстати, вы при необходимости сможете поговорить с господами эсерами достаточно твердо?
– Они вас все же вербуют к себе?
– Полное впечатление, – сказал Сабинин уверенно. – Известная особа денно и нощно меня пропагандирует самым вульгарным образом. Я устал уже слушать, сколь храбры и могучи эсеры, лучшие на свете террористы и просветители народа… и сколь ничтожны социал-демократы, пережевывающие свой сухой и обветшавший марксизм, как корова – жвачку. Вы не обижайтесь, я ведь не от себя говорю, а чужие слова передаю.
– Вот даже как… – тихо, недобро промолвил Кудеяр.
– Именно так, – подтвердил Сабинин. – Знали б вы, какой я подвергаюсь пропагандистской обработке, глядишь, и всерьез посочувствовали бы вместо того, чтобы питать недоверие… Между прочим, она говорит, что сюда вскоре приезжает сам Суменков… неужели моя скромная персона способна заинтересовать великого террориста?
Кудеяр грустно усмехнулся:
– Опасаюсь, их гораздо более интересуют те деньги, что вы все же можете получить…
«Отлично, – весело подумал Сабинин. – Похоже, я тебя должным образом завели развернул в нужную сторону. Ты их уже тихонечко ненавидишь, господ эсеров…»
И сказал:
– Я сам прекрасно все понимаю. И потому вынужден поставить вопрос открыто и прямо: вы способны при необходимости с ними поговорить по душам? Выразить возмущение столь откровенной и беззастенчивой вербовкой ваших сподвижников у вас под носом?
– Будьте уверены, – сказал Кудеяр, не колеблясь. – Как только возникнет такая необходимость. Существует такая вещь, как межпартийные товарищеские суды… Так просто я вас эсерам не отдам… если только вы сами проявите достаточную твердость.
– Не сомневайтесь, – заверил Сабинин и поднялся. – За вещами я еще пришлю… Всего наилучшего, и, ради бога, прошу во мне не сомневаться…
Выходя в ворота, он подумал: с этой стороны все обстоит отличнейшим образом. В душе Кудеяра посеяны и пышным цветом расцвели плевелы вульгарного недоверия и злости. Если возникнет такая необходимость, он в блаженном неведении устроит эсерам грандиознейшую сцену, так что с этого направления тылы прикрыты. Вот если бы только…
– Добрый день, господин Трайков!
– О господи, – сказал Сабинин со вздохом. – Комиссар, вы меня преследуете, словно бравый гвардеец – смазливую горничную…
– Совершенно неуместное сравнение, по-моему, – сухо сказал молодой комиссар Мюллер. – Что это вы столь игриво настроены?
Он выглядел осунувшимся и невыспавшимся, под глазами лежали явственные тени: ну, конечно, высочайший визит, полиция с ног сбилась…
«Интересно, а если рассказать ему все? – мелькнула в голове у Сабинина шальная мысль. – То-то подпрыгнул бы…»