Неприятности на свою голову
Шрифт:
– Вы так считаете?
– Я в этом абсолютно уверен.
– И что же дает вам право задавать вопросы?
– Тот же инструмент, который позволяет надеяться на ответы.
Я немного поднимаю пушку.
– Видите, – говорю, – он черный, а это цвет траура. На вашем месте я бы отвечал любезнее.
– Вы не на моем месте!
– К счастью, потому что в этом случае был бы не особенно уверен в своем будущем.
– Вы по природе пессимист?
– Нет, но я себя знаю и представляю себе, какой может быть реакция людей, интересующих
– Понимаю! – твердым тоном отвечает он.
– Вы были и другом Ван Борена тоже? – спрашиваю я. Он немного мрачнеет, и светлый круг его глаз становится шире.
– Я не знаю, о ком вы говорите...
– Вы страдаете амнезией?
– То есть?
Он ждет. Он осторожен и, видимо, всегда тщательно думает, прежде чем говорить.
– То и есть, что, прежде чем проникнуть в квартиру Рибенса, вы проникли в номер Ван Борена и забрали его вещи. Ваш друг Джеф так высоко ценил культ дружбы, что сумел позвонить в отель и предупредить о вашем приезде, хотя в этот момент был мертв, как баранье рагу.
Я начинаю читать его мысли. Тип с двухцветными глазами сейчас говорит себе, что я чертовски много о нем знаю, и это его беспокоит, несмотря на уверенность в себе. Он смелый парень, это заметно по его лицу. Он явно не боится и угроз, и машинок вроде той, которой я размахиваю...
– Ну и что? – спрашивает он.
– Вы обыскали багаж Ван Борена, – отвечаю я, – но не нашли того, что искали... Я знаю, что вы ищете и где это находится.
Он вдруг начинает проявлять ко мне большой интерес.
– Да?
– Да.
Между нами устанавливается тишина, нарушаемая, правда совсем немного, какой-то девицей, орущей где-то в доме.
Он становится почти торжественно серьезным.
– Кто вы такой? – снова спрашивает он.
Я пытаюсь ослепить его философской тирадой:
– Разве кто-то из нас знает, кто он такой? Разве мы можем быть уверены, что вообще существуем? Только не называйте меня после этого тупицей, а то получите по зубам.
Он морщится.
– Я думаю, нам следовало бы поговорить о менее отвлеченных, но более полезных вещах.
И он обеими ногами перепрыгивает на другую тему:
– Так что же вы делаете здесь, если знаете, где находится «это»?
– Вы не единственный друг Рибенса. Тут он заводится.
– Послушайте, – говорит он, – вы меня жутко раздражаете. Терпеть не могу зря терять время. Или убейте меня, или отпустите. Если, конечно, вы не предпочитаете поговорить серьезно.
– Ладно, давайте поговорим.
– Согласен.
– Какое отношение вы имеете к Ван Борену? Он пожимает плечами.
– Мы опять зря теряем время.
– Это ваше мнение, а не мое!
– Всегда зря теряешь время, когда говоришь один. Прошлое – вещь мертвая... Вопрос стоит так: вы утверждаете, что обладаете... этим предметом. Вы намерены мне его уступить? Если да, за сколько? Все остальное – пустые слова...
Я никогда не видел такого твердого типа. Даже при моем преимуществе он продолжает контролировать ситуацию. Крепкий орешек. Снимаю шляпу!
Я бы охотно сыграл с ним в открытую игру, но при нынешнем положении вещей это невозможно. Единственный способ действовать – это допросить его. Потому-то я и предпочитаю его убедить, что камушки у меня.
Я принимаю хитрый вид театрального проходимца.
– Сколько вы мне предлагаете?
– Я ничего не могу вам предложить, – отвечает он. – У меня нет полномочий делать это... Мне нужно спросить совет у руководства. Если вы сообщите мне о своих намерениях, дела пошли бы быстрее.
– Десять миллионов.
– Марок?
Так! Это дает новое направление моим мыслям. Он замечает мое удивление и спешит добавить:
– Или бельгийских франков?
– Они готовы заплатить такую сумму?
– Не знаю... Но... предмет точно у вас?
– А вы думаете, я стал бы заставлять вас терять время?
Апломба мне не занимать, а? Если б вы слышали, как я вру, то приняли бы меня за министра иностранных дел, настолько я убедителен.
– Надеюсь, что нет, – говорит он.
– В добрый час... Когда вы получите ответ?
– Мне нужно позвонить. Скажем, через час.
– А деньги?
– Завтра днем... В крайнем случае вечером, но я не могу обещать вам твердо, потому что нужно время, чтобы привезти их.
Нет, серьезно, ребята, я еще никогда не видел такого спокойного, так владеющего собой парня. Невозмутимо стоит под прицелом моего шпалера, словно бы даже забыв о нем, и его взгляд еще более тревожит, чем когда бы то ни было...
Мы обсуждаем сделку, словно речь идет о шнурках или паштетах.
Он убеждается в безупречности того, как завязан его галстук, потом, все так же спокойно, спрашивает:
– Где мы встретимся?
Я смотрю на него. Парень с совершенно серьезным видом торгуется со мной о брильянтах.
– Позвоните мне в отель, как только получите новости.
– В какой отель?
– "Тропик"... Он хмурится.
– В тот же, где останавливался Ван Борен? Да, конечно, я должен был догадаться...
Он впервые выглядит как человек; находящийся под прицелом.
– Я могу идти, да?
Он поворачивается на каблуках и уходит, но на пороге останавливается.
Я, как суперкретин, уже убрал шпалер в карман. Достать его снова уже не успеваю. Едва успев понять, что к чему, я получаю в челюсть мощный удар кулаком, и в глазах у меня появляются тридцать шесть тарелок, одна более летающая, чем другая. Я падаю назад с колоколом Вестминстерского аббатства вместо котелка. Я встряхиваюсь и встаю в боевую стойку, но, видимо, имею не совсем четкое представление о реальности, потому что защищаю более нижние части тела, а второй удар летит мне в портрет. Этот малый регулярно занимался утренней гимнастикой! О-ля-ля! Не знаю, куда точно попал этот прямой, но где-то недалеко от носа.