Неприятности на свою голову
Шрифт:
Мое сердчишко, хотя и привычное к сильным эмоциям, начинает колотитьс сильнее.
Я спускаюсь на три ступеньки, чтобы мне осталось сделать пару прыжков и выйти на сцену, если в этом возникнет надобность.
Маленький почтальон целится в кнопку дверного звонка, что довольно неудобно, учитывая строение его глаз. Нажимает на нее. Ждет... Я тоже жду. Тихо!
И тут у меня внутри что-то екает. Я говорю себе, что зря беспокоился, потому что парень, нашедший квитанцию, не понял ее значения...
В этот момент дверь Ван Боренов открывается и почтальон бросает приветливое «Доброе утро, мадемуазель!», от которого я обалдеваю.
Я бы отдал говорящие часы за солнечные, лишь бы увидеть мордашку киски, с которой поздоровался почтальон, и его самого. Но это совершенно невозможно, потому что дверь находится как раз под тем местом, где я стою... А показываться сейчас я никак не хочу!
– Мадам Ван Борен дома? – весело спрашивает косоглазый.
– Мадам в ванной, – отвечает женский голос.
Значит, это не Югетт. На этот раз я все просекаю. Девица – сообщница парня в круглой шляпе. Она явилась в квартиру и стала дожидаться почтальона. Вот так, никакого нападения, никакого шума. Все тихо и красиво.
Нужно только иметь наглость...
– У меня для нее посылка. Вы можете дать ей мою книгу, чтобы она в ней расписалась?
– Конечно... Давайте...
Секунда молчания. Девица ушла. Она сейчас сама распишется в книге... Я бы на ее месте поступил именно так.
Красиво работают... Вот и она...
– Это вам, держите.
Должно быть, чаевые королевские... Понятное дело... Засахаренные фрукты в этом году просто бесценны!
Парень рассыпается в благодарностях и пятится, низко кланяясь... Дверь закрывается, я опускаю мой мокрый от пота шпалер в карман и вытираю руки о штаны.
Я навостряю слух, рассчитывая услышать шум разговора, но нет, все тихо. Тогда я смело звоню. Тишина... Новый звонок, новая тишина... Что это значит? Я быстренько прибегаю к помощи отмычки. Она уже знакома с этим замком, что сокращает время переговоров. Открыв дверь, я врываюсь в квартиру со своей карманной артиллерией в руке, как сумасшедший бегу на кухню и вижу, что дверь черного хода приоткрыта. Высовываюсь в нее и слышу топот в самом низу... Тогда я бросаюсь к окну, но – вот непруха! – черный ход выходит на другую сторону дома, потому что дом угловой.
Если бы я мог исправить положение, отвесив себе тысячу пинков по заднице, то взялся бы за дело прямо сейчас. Я не хочу вас растрогать сверх меры, но, честное слово, у меня на глазах выступают слезы... Дать себя провести таким образом, нет, это немыслимо! Я умираю... Агонизирую...
Досада вызывает сильную жажду, и я направляюсь прямиком к бутылке коньяка. Затем выхожу из квартиры и, не обращая внимания на лифт, оставшийся на верхнем этаже, со всех ног бегу вниз по лестнице...
Улица пустынна. Зато мое сердце полно злости и досады.
Я замечаю моего почтальона чуть дальше. Он выходит из соседнего дома.
– Эй, почтальон! Он оборачивается.
– Месье?..
– Слушайте, я из полиции, это очень серьезное дело... Вы только что доставили посылку мадам Ван Борен?
– Да, но...
– Вам открыла служанка?
– Да, но...
– Как она выглядела? Он смотрит на меня.
– Но...
– Слушайте, старина, перестаньте блеять, как овца при перегоне на летнее пастбище. Я прошу у вас ее описание. Это срочное дело. Напрягите немножко орех, служащий вам мозгами.
– Но, месье... я... я прошу вас...
Чтобы остановить поток возражений, показываю ему мое удостоверение, не давая времени увидеть, что оно французское. Главное – слово ПОЛИЦИЯ, написанное гигантскими буквами. Разумеется, на нем есть трехцветная полоска, но, может, он не только косой, но еще и дальтоник.
– Вот это да... – бормочет он, – я не думал... Ну, это была девушка...
Он прикрывает правый глаз, что на долю секунды придает его физиономии нормальный вид.
– Симпатичная... – продолжает он, – хорошо сложенная... Тут... и тут...
Его короткие руки обрисовывают в воздухе привлекательные формы.
– Короче, старина! Я не прошу вас танцевать мне френч-канкан! Какое у нее было лицо? На кого она похожа, на крысу или на Марлен Дитрих? Он радостно улыбается.
– Для полицейского вы веселый...
Его глаза еще больше сближаются, как будто собрались раздавить переносицу.
– Миленькое лицо... Она брюнетка со светлой прядью посередине и...
Брюнетка со светлой прядью!
Я хватаю почтальона за лацканы пиджака и пытаюсь смотреть ему в глаза, отчего тоже начинаю косить.
– Вы уверены? Брюнетка? И обесцвеченная прядь, почти совершенно белая?
– Да, именно так...
– Мисс Огонь-в-заднице! – бормочу я.
– Чего? – квакает почтальон. Я его отпускаю. Он смотрит на меня.
– Мне надо позвонить, – говорю.
– Тут рядом есть кафе.
– Хорошо... Спасибо...
Охваченный угрызениями совести, я говорю ему:
– Пойдемте со мной... Я угощаю!
Глава 15
В предложении выпить почтальону есть своя соль («Серебос», лучшая марка). Служитель ведомства почт и телеграфа горд. Для него честь, что его угощает полицейский. У каждого свое представление о чести, в зависимости от темперамента.
Я иду к телефону и снова набираю номер комиссара, ведущего дело об убийстве Рибенса. Его на месте нет, поскольку еще довольно рано, но меня соединяют с одним из его заместителей.
– Да, – говорит он, – комиссар Табуа рассказывал о вас, господин комиссар...
– Вы сопровождали его при выезде на осмотр места преступления на авеню Леопольда Первого?
– Да...
– Тогда вы, конечно, помните девушку, обнаружившую труп?
– Мадемуазель ДюбЕк?
– Я не знаю ее фамилию. Это красивая брюнетка с обесцвеченной по моде сорок шестого года прядью. Представляете, да?