Неприятности на свою голову
Шрифт:
Папаша немного бледнеет.
– Да, теперь, когда вы сказали...
– Что вам сказал тот мужчина?
– Он сказал: «Это из районного комиссариата. Я хочу поговорить с мадемуазель ДюбЕк».
Комиссариат! Магическое слово для этого старого тупицы. С ним он готов маршировать по потолку!
– А потом?
– Я пошел будить Жермен... Жермен! Наконец-то я узнал ее имя!
– Да?..
– Это было непросто, потому что из-за ночной драмы она поздно заснула.
– Конечно... Ну и?
– Она подошла к телефону. Я мыл
– В жандармерии это распространенное явление, – говорю я с тем, чтобы положить конец этому откровению, интерес которого всем очевиден.
– Правда?
– Ну конечно... Так что сказала Жермен?
– Не знаю. Она положила трубку, крикнула мне: «Мне надо срочно идти давать показания, потому что они вышли на след», оделась в пять секунд и ушла... Я ее даже не видел: я вытирал ноги...
– Понимаю.
– Можно умереть в любую секунду, – говорит отставной жандарм, – но я спокоен: ноги у меня чистые. Ноги для жандармов всегда были важнее мозгов.
– Ваша дочь вела размеренную жизнь?
– Даже очень.
– Она билетерша в кинотеатре, не так ли?
– В «Синеклере»... Конечно, это не профессия, но округляет ее сбережения... Ведь однажды этот ребенок выйдет замуж...
По-моему, она выходит замуж чуть ли не ежедневно, но у отцов, даже отслуживших тридцать лет в жандармерии, всегда есть иллюзии.
– А кроме этого, у нее есть какое-нибудь занятие? Он хмурится.
– Знаете, – говорит он, – я всегда хотел, чтобы малышка стала специалистом по бухгалтерскому учету, но она никогда не проявляла особых способностей в учении.
Я знаю, у нее способности к другому. Каждому, как говорится, свое.
Я прячу улыбку.
Старик продолжает:
– В наше время без дипломов хорошей работы не найти...
Это факт.
Между нами говоря, старый лопух начинает действовать мне на нервы со своими ногами, необразованной дочечкой и замечаниями о проблемах трудоустройства, но надо дать ему выговориться, чтобы узнать то, что мне нужно.
А его как прорвало... Приходится набраться терпения.
– Короче, – говорит он через четверть часа трепотни, – она убирается по утрам, днем и вечером продает билеты... Не самые глупые занятия, а?
Доказательство то, что сам он был жандармом.
– Да, – великодушно соглашаюсь я, – глупых профессий не бывает.
– По-моему, пусть уж лучше убирает квартиры, чем работает официанткой в кафе, где подвыпившие мужчины иногда дают волю рукам...
– Это верно.
– Жермен такая свежая...
«Прям едва распустившийся цветок невинности», – мысленно говорю я.
– У кого она работает?
– О! У очень приличных людей. Он часто в отъезде... Его жена остается одна...
Я прислоняюсь к стенке, потому что этот пентюх даже не предложил мне сесть.
– Как их фамилия? Следует четкий ответ:
– Ван Борен.
В моем котелке как будто разорвалась ракета фейерверка.
– Ван Борен?
– Да...
– Вчера она у них работала?
– Нет, вчера у нее был выходной.
– Скажите, месье ДюбЕк, вы читаете газеты?
– Каждое утро! Когда вы позвонили, я как раз собирался читать «Ла МЕз».
Я сердечно улыбаюсь ему.
– Ну что же, месье ДюбЕк, прочтите ее. Я уверен, что она вас заинтересует.
Я подношу палец к шляпе и отваливаю.
Глава 16
Я уже перестал считать пункты моей истории. Когда я говорю «моей», то слишком далеко завожу чувство собственника, потому что мне она почти не принадлежит.
Теперь оказывается, что Мисс Возьми-меня-кто-хочет, иначе говоря Жермен ДюбЕк, прибирала квартиру милашки Югетт!
Я всякого видел, как поется в песне.
Выходит, это она открыла дверь почтальону? И может, сделала это совершенно естественно?
Хотя нет. Она уверяла, что хозяйка в ванной, а когда я вошел в квартиру, в ней никого не было.
Я смотрю на городские куранты, которые мне сообщают, что сейчас десять часов с мелочью. Время идет, ребята! Летит галопом!
Скоро мне надо будет возвращаться в отель собирать багаж, но до того я должен решить чертовски трудную проблему. Понимаете, когда зашел в тупик, остается только биться башкой об стенку и стучать себя кулаком в грудь. Так вот, я направляюсь в полицию. Отведу Робьера в сторонку и выложу ему все, что знаю. С теми сведениями, что я принесу, он сможет успешно завершить расследование, а у меня на это нет времени. Не буду же я, в конце концов, рисковать карьерой ради удовлетворения каприза! А оставаться в Льеже до тех пор, пока не найду разгадку, было бы крайне дорогостоящим капризом.
Новое такси довозит меня до здания, в котором размещается льежская полиция.
Я прошу сказать, где находится кабинет моего бельгийского коллеги, и направляюсь туда медленной благородной поступью мученика, идущего на казнь.
Стучу в дверь. Меня приглашают войти, что я и делаю без тени сомнени. Комната довольно просторная, в ней стоят несколько почерневших столов, заваленных бумагами. В комнате сидит всего один тип, но это не инспектор Робьер, а маленький юнец в очках, с лицом, похожим на нож для резки бумаг. Он с необыкновенно проникновенным видом печатает на машинке двумя указательными пальцами.
– Можно видеть инспектора Робьера? Маленький юнец перестает терзать «Ундервуд».
– Он на докладе!
Сухой голос, полицейский взгляд. Миляга только начинает, но уже законченный легашок. Поверьте мне, он далеко пойдет, если его не остановят пули бельгийских блатных. Он станет спецом по допросам с мордобоем, значит, перед ним прекрасная карьера.
– Ладно, – говорю, – я его подожду...
– Ждите в коридоре, – скрипит бумагорезка-машинистка.
Это подтверждает его неопытность.