Неприятности по алгоритму
Шрифт:
– Нет – я была озадачена данным вопросом – только вчера прочитала все материалы, которые вы мне дали.
– И ты все запомнила?
– Ну да – разговор напоминал мне один из тех, что случались, когда я только начала учиться в летном. Менханаф, да и другие преподаватели не верили, что я могу все запомнить с первого раза (если, конечно, внимательно слушаю, а не отвлекаюсь на то, как половчее запустить шариком из пластика во вреднющего одногруппника) и пытались поймать меня на списывании. Чего только не делали для этого: заглядывали в уши, ища микрофон, просили умыться (а вдруг линза с микроэкраном на одном глазу?), искали кусочки пластика, что растягиваясь в несколько раз, превращались в лист, испещрённый формулами, просили снять браслет (вдруг я незаметно открываю экран и списываю сразу с электронной книги?), Один раз как-то потребовали показать руки. Долго недоумевала зачем, но потом Менханаф пояснил, что это один из архаичных способов списывания, который практиковали
В результате всех проверок преподавательский состав дружно плюнул на меня, решив, что в семье не без мутанта, в смысле - в училище не без ненормального кадета, и экзекуции прекратились.
– Хм.. капитан сказал, что у тебя незаурядная память, но я не думал, что настолько.
Усмехнулась про себя. Ну вот и Рорк проходит стадии: первая: «не может быть!», вторая: «не верю (т.е. быть может, но меня в этом не убедишь)», третья: «а может все-таки…», четвертая «ладно, уговорили; пятая: «верю безоговорочно» Кстати, до последней дошла лишь Прит, и то, после моих рассказов об отце, провозгласив: «Теперь верю, потому что у тебя, ненормальной, в семье все такие».
Меж тем, напряженная работа мысли отражалась на лице Рорка. Наконец носогубная складка разгладилась, ознаменовав окончание трудовой деятельности мозга.
– Что ж, ты меня порадовала – выучить весь курс за одну ночь – признаться, такое я вижу впервые – а быстро он прошел четыре стадии или просто умело притворился? – Приступаешь завтра к пилотированию с двенадцати тридцати по галактическому времени, сменишь Браена.
Так и потекли сутки моей стажировки на Элколай: шесть часов пилотирования, еда, восстанавливающий сон (после JT ужасно болела голова, надеюсь, это с непривычки, а не в постоянном комплекте вместе с благами использования порта), чтение того, что необходимо знать (как много, оказывается, нам не преподавали), тренировка в спортзале и просто сон. С Браеном мы практически не виделись, исключая пару минут, пока он передавал управление. Я как-то спросила Рорка, всегда ли так тихо и спокойно, на что младший пилот ответил, что этот полет – мирный, можно даже сказать дружественный. Ну да, куда уж дружественней – ввалиться в атмосферу Вилерны, а затем и привилерниться в количестве одной штуки - линкор боевой модифицированный, укомплектованный тремя тысячами военных. Так или иначе, но атаковать нас никто не пытался, да и маршрут проходил на относительно безопасном участке космоса, где из всех неожиданностей можно было наткнуться лишь на космических пиратов. Но те дураками не были и на отдельных кораблях нападать на здоровенную военную махину Союза не спешили.
Ближе к окончанию полета нас с Браеном обоих вызвали в рубку. Осуществлять посадку не доверили, но все тонкости дипломатических матерков я усвоила. Обращение обоих пилотов на всеобщем галактическом непечатном были разумеется не в эфир, а исключительно себе под нос, чтобы отвести душу, потому как общительность диспетчеров космопорта иногда напоминала монолог партизана на допросе. Браен, похоже, был в курсе особенностей вилернийских посадок, хотя нет-нет да и стриг ушами, тоже запоминая неизвестные досель обороты речи.
Наконец линкор плавно опустился на невражественно, но и не шибко дружественную поверхность планеты, бывшей когда-то мне родной.
После посадки капитан Рутгарт объявил, что завтра треть экипажа получит увольнительные на сутки. Узнав, что к этой трети относятся так же стажеры, радость от привилернивания заметно возросла.
Глава 3
Вилернское гостеприимство не знает ни границ, ни ширины, ни глубины… в общем ничего оно не знает, поскольку как таковое отсутствует на корню. Узнаю родную планету.
Вообще-то Вилерна – колония второго типа: первоначально эту планету открыли иллийцы, но активно осваивать по каким-то причинам не стали. Спустя некоторое время выходцы с Земли, обремененной проблемой перенаселенности, переоткрыли ее и начали активно эксплуатировать эту terra incognita. Разгорелся небольшой скандал, результатом которого стало разделение планеты на два лагеря (аккурат по числу материков – Лирона и Эрнеи), на каждом из которых обосновалась одна из рас. Время шло, и постепенно на обоих участках суши стали жить вместе и иллийцы, и люди.
Иллийцы – раса достаточно похожая на homo sapiens, вот только выше – средний рост около двух метров, кожа смуглая, волосы у мужчин длинные жесткие, слегка закрывающие основание шипастого гребня. Последний, кстати, начинается ото лба и заканчивается у основания шеи. Шевелюра у иллийцев темная, почти черная с синим, красным или зеленым отливом. Мужчины часто заплетают волосы в три косы, концы которых традиционно скреплены вместе. Иллийки не уступают ростом своим мужчинам, вот только волосы у них наоборот: практически белые и гребня нет, лишь небольшая радиальная хрящевидная раковинка, кокетливым хохолком венчающая затылок. На представительниц прекрасного пола веяния моды оказывают гораздо более сильное влияние, нежели культурные традиции, и потому исконная женская прическа – жгут из волос, спиралью обвивающий раковинку – практически не встречается, уступив место новомодным стрижкам. Помимо цвета шевелюры различен и пигментный рисунок, вязью проступающий на скулах, шее и груди: у иллийцев он цвета охры, обильно покрывает кожу и не меняется в течение всей жизни, у иллиек же он выражен гораздо слабее и способен к модификации, например, после родов. Но одно объединяет всех иллийцев – это безэмоциональность, немногословность, порою граничащая с хамством, и пятьдесят две пары хромосом. Кстати, последняя особенность – маленький, но непреодолимый, как цианид для печени, барьер. Он-то в свое время и помешал матримониальным планам одной из иллийских владычиц, вознамерившейся отдать своего сына за дочь одного из видных политиков Союза. Так что, хоть земляне и иллийцы являлись гуманоидами, метисов на Вилерне не было и быть не могло.
Получив увольнительную и не имея никаких особых предписаний относительно формы одежды, я влезла в джинсы, водолазку удобные кроссовки. Данная пара обуви участвовала в немалом количестве забегов от очередных неприятностей, поэтому была мне дорога, несмотря на, мягко говоря, весьма потасканный вид. Сойдя с корабля, отправилась без особой цели бродить по Тирике – наукограду, находящемуся на побережье Эрнеи, где и располагался столь радушно встретивший нас космопорт. По велению судьбы именно в этом городе я провела первые девять лет своей жизни. Уже на выходе с территории порта на меня налетел высокий мужчина в шлеме, из-за чего мы оба упали. Шлемоносец не преминул вспомнить анатомию, упирая в основном на детородные органы. «Точно не иллиец, тот бы скорее выдал цитату из свода правил дорожной безопасности» - на автомате отметила я. Короткая, но отнюдь не лестная характеристика меня любимой от выговорившегося тем временем мужика, обожгла обидой и желанием немедленно ответить. В мозгу мелькнула мысль, что переход на мат – это уподобление обидчику, потому, встав и отряхнув колени, выдала: «Вроде бы вы не блеете и не бодаетесь, но определенное сходство с гимнастическим снарядом все же имеется». После чего, гордо (во всяком случае, хотелось на это надеяться) вскинула голову и пошла дальше, оставив мужика осмысливать сказанное.
Приближался полдень, на небе малый спутник Вилерны сменил на посту своего старшего собрата и был едва заметен в голубизне озона. Местное светило не испепеляло своим зноем, а лишь согревало, даря ощущение уюта и спокойствия. Здесь, в отличие от Земли, города еще не слились в агломерации, в которых царствовали лишь асфальт, бетон и пластик. В Тирике были скверы и парки, в которых растительность радовала глаз буйством красок от терракотовой листвы генно-модифицированных кленов до привычной зелени сосен, а под пологом деревьев от порывов ветра синхронно качались лесные колокольчики, а раффлезия источала аромат слегка подгнившего мяса. Как свидетельствовала табличка, последнего интродуцента подарил сему парку какой-то шутник. Подарок чувствовал себя привольно, разросшись до метра в диаметре. Да, иногда презенты дорогих гостей хуже плазмогранаты, чистосердечно кинутой в тебя врагом. От нее хотя бы попытаться уклониться можно. А подарок вот он – благоухает. Ни передарить, ни выкинуть нельзя. Оттого тенелюбивое растение посадили аккурат посреди газона и не поливали (судя по выгоревшему кружку дерна вокруг), дабы скончалась бедная раффлензия, не выдержав тягот сурового Вилернского климата. Но уроженка тропиков назло всем недругам цвела и чувствовала себя великолепно.
Наблюдая идеалистическую картину игры малышни недалеко от скамейки, где расположилось мое бренное тело, дожевывала жутко вредные и архаичные, но удивительно вкусные пирожки с капустой. Запах ничуть не перебивал аппетит, благо моя сторона была наветренной. Пирожки были моей слабостью и ностальгией по детству: ни на базе, где работал отец, ни в училище, ни на Земле их не готовили, считая слишком вредными, а их изготовление то ли технологически трудоёмким, то ли требующим продуктов, а не синтезированных смесей для приготовления. Так или иначе, я наслаждалась возможностью отдохнуть, вот только душевное равновесие портила нотка грусти. Словно если бы я читала старый дневник погибшего офицера: переживания давно минувших дней уже не будоражат, но заставляют помнить.