Непрощенный
Шрифт:
— А я приехал и пострелял их, как кроликов.
— Примерно так. Но боюсь, самое интересное у нас впереди.
Николай Иванович поднялся и вытащил микроскопическую рацию.
— Прием, панове. Да… Чисто? — И, едва удостоив меня взглядом, бросил: — Пошли, снайпер.
Я поежился.
Дом был опутан диким виноградом и давно требовал покраски. На пыльных окнах смутно белели плотно задернутые провинциальные занавески. Если по приезде мне казалось, что я каким-то чудом попал обратно в конец лета, то вид этого дома полностью развеивал эту иллюзию, возвращая ощущение поздней осени.
Вскинув пистолет, Сергеев перебежал к дому и замер у дверей. С минуту мы стояли друг напротив друга — напряженные, собранные.
Но дом и в самом деле оказался пуст. Само собой, экспертам «беспеки» нашлось с чем поработать, но все это находилось сейчас в фургончике, который сиротливо стоял во дворе.
Осматривать вещдоки мне, само собой, не позволили. Сергеев ходил мрачнее тучи. «Наводить порядок» он поручил своим «хлопцам», а меня отправил в гостиницу, выделив в качестве сопровождающего младшего лейтенанта Пашу Ковтуна.
С Пашкой мы расстались в фойе. За это время он успел мне рассказать, как дойти до рынка и где можно выкупаться, если температура воды в шестнадцать градусов меня не смущает. Говорил он по-русски без малейшего намека на украинский акцент. К тому времени, как мы добрались, почти стемнело. Мой номер находился на третьем этаже. У меня было достаточно времени, чтобы принять душ, переодеться и — при желании — выспаться. Другое дело, что спать мне совершенно не хотелось. Но это сейчас, а до пяти утра еще масса времени. В пять, если ничего не случится, мне надлежало быть на служебном причале Графской пристани, откуда катер доставит меня на борт крейсера «Гордый». Там, на совещании, в присутствии группы Сергеева, «панов беспеков» и офицеров морской разведки, участвующих в антитеррористической операции, мне предстояло услышать много интересного, в том числе и о себе, любимом.
Я открыл номер, поставил сумку и захлопнул за собой дверь. Выключатель находился справа, и мне не нужно было света, чтобы его нащупать. Однако лампочка так и не вспыхнула. И одновременно появилось отвратительное ощущение. Чужой.
Тихариться было уже бесполезно. Кто бы ни ждал меня в номере, он уже знал о моем «присутствии». И если бы ему хотелось меня пришить, я не стоял бы тут и не вглядывался в темноту.
Кто бы ни был этот тип, он подготовился на все сто. И на все сто процентов можно гарантировать, что пришел сюда не с пустыми руками. И даже не скрывал этого: шагнув в комнату, я заметил, как тускло блеснул отсвет раннего уличного фонаря на толстом гладком цилиндре глушителя.
Его владелец сидел, развалясь, в глубоком коротконогом кресле. Он вообще не скрывал своего присутствия — просто не считал нужным совершать лишние, никому не нужные движения и поднимать шум.
Я перевел дух, плавным движением вытащил из кобуры пистолет и сделал еще шаг.
— Ассаляму аллейкум.
Голос был низкий, хрипловатый. Человек говорил очень спокойно, почти лениво, немного растягивая гласные, но это спокойствие я не назвал бы обманчивым. Но гораздо больше меня занимал акцент. Такого мне еще не доводилось слышать. Не азербайджанский, не турецкий… Я сделал мысленную отметку. Если я когда-нибудь услышу этот голос, то узнаю его мгновенно.
— Ля тадтариб ан эй шей. [13] Прысядь на крават. Я нэ хачу убиват тебя. Я пришел с табой гаварить. Халь фахимта? [14]
Я кивнул и послушно присел на край кровати, не выпуская из рук ствол. «Гость» прекрасно знал, что я вооружен.
—
— Я хачу гаварыть с твой началник.
— Начальник?
— Никалай Сэргеев. Скажи: я хачу гаварить с ним.
13
Незачем беспокоиться (араб.).
14
Понимаешь? (араб.).
— Ты хочешь сдаться на определенных условиях?
Из темноты раздался негромкий смешок.
— Анта тамзах. [15] Воины Аллаха нэ сдаются.
— Тогда в чем дело?
Он поворочался в кресле, усаживаясь поудобнее.
— Мне нэ нравится то, что ви дэлать утром. Я хачу гаварить про… кейфа юсамма хаза… [16] условия ыгры.
— Тогда зачем тебе Сергеев? — усмехнулся я. — Можешь поговорить со мной. Я ему все передам.
15
Шутишь! (араб.).
16
Как это называется (араб.).
— Я хачу гаварить с Никалай Сэргеевым. Ты — пешка. От твой слов…
— Хорошо, если я пешка…
— Ты его друг, верно? Он будэт тэба слюшать.
— А если нет?
Незнакомец подался вперед и оперся локтями на колени. Его лицо по-прежнему оставалось в тени, однако кое-что я все же заметил. У него была густая, мелко вьющаяся борода.
— Если ты будэш плоха стараться, я прышлю сюда твой жэншина, Свэта. Па почте. Кусочками.
— Ты уверен?
Я постарался добавить в тон максимум скептицизма, но сердце у меня сжалось. Откуда он знает про Светку? Как он сумел ее вычислить? Ведь мы не расписаны! Вопрос, который пару раз обиняком поднимался во время «семейных бесед», пока так и остался открытым. И теперь…
— Нэ пытайса ей званить, — спокойно проговорил «гость». — Или… Сатата ассаф ала хаза.Ты силна пожалэешь.
Надо все-таки понять, чего добивается эта сволочь. И придумать, как спасти Светку.
— Ладно. — Я поудобнее перехватил ствол и чуть поглубже сел на кровати. — Я попробую поговорить с Сергеевым. Но ты уверен, что он согласится? Поверь, с ним много кто хочет встретиться.
— Скажи, его ищет… Минер. Если он сагласытся, я с ним свяжусь. Ин ша-алла нальтакы фильмустакбаль. [17] Пака.
17
Увидимся, если будет угодно Аллаху (араб.).
Я едва заметил, как качнулся его ствол. Моя рука пошла вверх, но он оказался быстрее. Раздался хлопок, словно какой-то малолетний хулиган с силой стукнул по надутому полиэтиленовому пакету, и тот лопнул. Что-то кольнуло меня чуть пониже яремной впадины, а в следующий миг десятки ледяных когтей впились мне в грудь, и воздух у меня в легких замерз.
Боль была невыносимой. В глазах потемнело. Я попытался встать, но ноги не слушались, и я повалился на бок. В последний миг, уже проваливаясь в беспамятство, я осознал, что моя рука задела за что-то, торчащее из груди.