Нераспустившийся цветок

Энн Джуэл Э.

— Ты идешь?

— Ты серьезно?

— Мистер Конрад, я всегда серьезна, когда дело касается еды, — ее голос становится тише, когда она направляется к лестнице.

— У меня немного еды в доме, — я догоняю ее внизу.

— Мне нужно побежать через улицу и посмотреть, что Алекс оставила для меня. Она готовила вкуснейшую пасту со сливочным соусом, и весь дом пах сахарным печеньем, за которое можно умереть.

— И ты оставила это всё ради меня?

Она открывает холодильник.

— Знаю, о чем

я только думала? Блин, Оли, немного было преувеличением. У тебя нет ничего, — она открывает буфет и берет почти пустую банку арахисового масла и пакет с хлебом. Она вытягивает хлеб. — Обманщик…

— Я заполню кухню только для тебя завтра, — я убираю волосы с ее шеи и целую нежную кожу.

— Где твои тарелки? — спрашивает она, открывая и закрывая дверцы пустых шкафчиков.

Я делаю шаг назад и запрыгиваю на кухонный островок, положив руки на колени.

— Странно, что ты об этом спрашиваешь. У меня не было возможности заменить их со времени вторжения в дом.

Она поворачивается ко мне, слизывая масло с ножа.

— Оли…

Я качаю головой и тянусь к ее руке, притягивая ее к себе между ног.

— Не надо. Я не хочу, чтобы ты сожалела или чувствовала себя плохо, или извинялась. Мне следовало рассказать тебе задолго до того, как ты узнала.

— Но…

Я прижимаю палец к ее губам. Ее глаза наполняются слезами.

— Никаких но. Ты не должна мне все спускать с рук только потому, что я поделился с тобой всем. Я люблю тебя, Вивьен, и я знал это задолго до того, как сказал. Поэтому мне следовало рассказать тогда. Мне следовало рассказать тебе все.

Она кивает, пока я вытираю несколько слезинок, скатившихся по ее щекам.

— Позволь мне сказать это один раз, Оли. Мне нужно, чтобы ты это услышал. Ладно?

Я слышу отчаяние в ее голосе.

— Ладно.

Она медленно вздыхает, кладет нож и берет мои руки в свои.

— То, что произошло с твоей семьей невообразимо. Я все еще не могу это осмыслить. Но у тебя есть некоторые проблемы, которые не исчезнут, если их просто игнорировать.

Я отвожу взгляд и закрываю глаза.

— Ты должен справиться с тем, что за той дверью. Я не могу иметь с тобой дело, когда ты переполнен этой болью, Оли. Люди живут с болью, но это не боль. Это пытка. И, в конце концов, она разрушит тебя.

Она сжимает мои руки, и я открываю глаза.

— Поэтому пополни запасы на кухне, — она делает шаг назад и берет свой бутерброд. — Кстати, мне нравятся масло с кусочками арахиса, а это кремообразное дерьмо — безвкусное.

Мы улыбаемся вдвоем.

— Мы встретимся с тобой утром и позавтракаем, и я позволю тебе пригласить меня на ужин. Если тебе повезет, то я буду спать с тобой в выходные, но я не перееду обратно к тебе и не возьму обязательство

за наше будущее, пока та дверь не будет открыта, а стены не будут перекрашены в желтый цвет. Я хочу, чтобы моя кровать стояла там и письменный стол, чтобы учиться. И когда я буду приходить в кровать с тобой, в нашу кровать, я хочу лежать на подушке, после того как мы один раз занялись любовью, и ты оттрахал меня дважды, — она подмигивает. — Мне нужен Оли, в которого я влюбилась. Парень, который купил мне мой первый купальник-бикини и подарил мне мой первый оргазм — парень, который позволил мне облизать крем с пончика с его…

— Вивьен! — я поправляюсь. — Я понял, — мое тело в замешательстве. Она говорит о моем прошлом и советует собрать свое дерьмо в кучу или у нас нет шанса, но в то же самое время ест, и мой член знает, что когда я вижу, как она ест, это все равно, что смотреть порно.

— Прости, малыш. Но ты понял, что я пыталась сказать, да?

— Да, понял, — я хватаю ее за талию и откусываю ее бутерброд. — Мне нужно взять себя в руки и тебе нравится слизывать еду с моего тела, — бормочу я с полным ртом.

Вивьен хихикает.

— Это твои слова, не мои, но очень близко, — она скармливает мне последний кусочек. — Нужно захватить пару печенек, перед тем как пойти спать.

— У меня нет никаких печенек.

— Я говорю о сахарном печенье, которое сделала Алекс, — она хватает меня за руку и стягивает со столешницы.

— Она, вероятно, спит.

— Под цветком есть ключ.

— Я в трусах, а на тебе нет ничего, кроме моей футболки.

— Брось, Оли. Не будь таким занудой. Это на противоположной стороне улицы, и кто увидит нас в такое время? — она открывает дверь.

— Так сознательные люди считаются занудами? — я следую за ней на улицу.

— Есть сознательные, а есть скучные и нудные. Поживи немного, Оли, — мы смотрим по сторонам и перебегаем через улицу. — Ее машины нет. Она, должно быть, уехала к Шону после ужина.

Я наблюдаю, не появились ли машины, пока она заглядывает под кадку с цветком.

— Хм… его здесь нет. Блин! Уверена, что ковбой Шон забыл положить его на место, после того как последний раз пользовался им. Идиот! — она пытается открыть дверь, но она заперта.

— Сделаем печенье завтра, любимая. Давай… на улице немного прохладно стоять в одних трусах.

— Отлично! — она дуется, пока я тяну ее назад через дорогу.

— Может, нам нужно подняться наверх и провести заместительную терапию пончиков, но назовем ее заместительной терапией печенья сегодня, — я оглядываюсь на нее и ухмыляюсь, дергая за ручку двери.

— Можно, — она продолжает дуться. Наверное, то было какое-то невероятное печенье. Впервые с тех пор как мы вместе, она относится к сексу как к нерегулярному утешительному призу.