Нерассказанные истории. История Остролистой
Шрифт:
«Я сделала это для своего племени!»
Остролистая встряхнула головой, прогоняя кошмарные видения. Сделав глубокий вдох, она высвободила передние лапы и отпихнула камни, навалившиеся ей на грудь. После этого она с усилием отползла в сторону и попробовала встать. Ослепительная боль пронзила заднюю лапу, и Остролистая зашипела, закатывая глаза. Скорее всего, перелом. Она невольно вспомнила тесную палатку целительницы, до потолка набитую лекарственными травами, с пучками окопника, от которого быстрее срастаются сломанные кости, и маковыми зернышками, позволяющими проспать самое мучительное
«Теперь эта палатка дальше, чем луна», - зло напомнила себе Остролистая.
Стиснув зубы, она снова попыталась выползти из-под завала. Больная лапа подвернулась, заставив Остролистую завизжать в голос:
– Великое Звездное племя, как же больно!
Звук собственного голоса немного успокоил ее, поэтому она решила еще немного поговорить.
– Я уже бывала здесь, под землей!
– громко сказала Остролистая в кромешную тьму.
– Я знаю, что отсюда должен быть выход, и даже не один! Нужно просто ползти по туннелю, пока впереди не покажется свет. Давай, хватит валяться! Соберись, и попробуем встать, а уж там потихонечку двинемся вперед - шажок за шажком, лапка за лапкой…
Да-да, она соберется с силами и поползет к свету. Несмотря на жуткий страх темноты, несмотря на боль в искалеченной ноге, несмотря на позорные и страшные терзающие ее воспоминания…
– Я твоя мать, Остролистая, - прошептала Листвичка.
Но Остролистая отчаянно замотала головой. Нет, этого не может быть! Это невозможно! Как она может быть дочерью целительницы, если целителям запрещено иметь детей? Это ужасно! Это нарушение самых главных законов жизни племен. Это гораздо хуже, чем оказаться бродягой или домашней игрушкой Двуногих, ведь само ее рождение было попранием закона и воли предков!
Остролистая выпустила когти, чтобы получше ухватиться за камень. Кругом по-прежнему царила тьма, но она чувствовала, что сорвала несколько когтей, сражаясь с завалом, подушечки на лапах сделались неприятно липкими и скользкими от крови. Даже если она сумеет выбраться отсюда, то оставит кровавый след по всему туннелю. Если Львиносвет и Воробей сумеют пробиться сквозь завал, то сразу поймут, что она уцелела, а кровь поможет им ее отыскать.
Остролистая с размаху врезалась передними лапами в камень и завыла от боли. Отшатнувшись, она свернула в сторону и поползла дальше, прижимаясь боком к стене. Было так темно, что можно было не открывать глаза. Может, она ослепла, как Воробей?
«Только бы найти хоть какой-нибудь свет, только бы, только бы…»
Воробей первый узнал, кто был их отцом.
– Это Грач.
Остролистая изумленно вытаращила глаза.
– Но… Но ведь Грач из племени Ветра! А я Грозовая воительница!
– Ко мне во сне пришла Щербатая, - вздохнул Воробей.
– Она сказала, что пришло время нам узнать правду.
После этого прежняя жизнь Остролистой закончилась. Кто она такая? Полукровка?
Остролистая стояла перед входом в туннель и чувствовала, как мертвый запах камней пропитывает ее шерсть. Она могла здесь исчезнуть, навсегда распрощаться с племенем и выйти где-нибудь далеко-далеко от озера. В другом месте.
В другой жизни. Она начнет новую жизнь - чистую, честную, без лжи, преступления и предательства.
Остролистая повернулась спиной к лесу и бросилась в туннель. Она слышала, как Воробей отчаянно зовет ее, а потом ударил гром, небо упало, и Остролистую поглотила тьма.
Она ползла вперед. Вздохнуть, уцепиться, подтянуться. Снова и снова. И опять. Ей хотелось остановиться, уснуть и ждать, когда за ней придут воины Звездного племени. Вот только как они узнают, что она умерла именно здесь? Звезды не светят под землей. Звезды не прощают преступников. Ее появление на свет было нарушением Воинского закона. Она убила своего соплеменника. Она сбежала из своего племени. Она нарушила все законы, преступила все правила. Предки отвернулись от нее. Отныне они больше не будут о ней заботиться. Видели ли они, как она выдала тайны своего племени на Совете?
– Постойте!
– вскочила Остролистая.
– Я хочу сказать кое-что, и это должны услышать все четыре племени!
– Ты что?
– ахнул Львиносвет и, вскочив, схватил ее лапой, пытаясь усадить на место.
– Совсем спятила? Воины не имеют права говорить на Совете!
– На этот раз - имеют!
– прошипела Остролистая, сбрасывая его лапу. Посмотрев в сторону, где сидели целители, она увидела ужас в незрячих глазах Воробья, но отмахнулась и от этого.
– Остролистая!
– громом прогремел над притихшей поляной грозный рык Огнезвезда. Глаза его сверкали зеленым пламенем.
– Если ты решила сообщить о чем-то важном, то сначала должна была посоветоваться со мной! Поэтому я приказываю тебе молчать. Завтра я поговорю с тобой, и мы все обсудим.
Долгие месяцы подчинения Воинскому закону едва не заставили Остролистую прикусить язык и сесть на свое место.
«Я должна слушаться своего предводителя!»
Но она пересилила себя. Воинский закон мертв! Его больше нет. Какой смысл притворяться?
– Нет!
– выкрикнула Остролистая, не обращая внимания на испуганные возгласы сидевших вокруг котов.
– Я буду говорить здесь и сейчас!
Слишком много было лжи, слишком много нарушений Закона, чтобы заставить ее замолчать.
Поляна притихла, и Остролистой казалось, что она может различить, как бьется сердце мыши, шуршащей листиками под Великим Дубом. На острове было так тихо, что Остролистая действительно это услышала.
– Вы думаете, что знаете меня?
– снова выкрикнула она.
– Меня и моих братьев - Львиносвета и Воробья из Грозового племени? Но все, что вам говорили о нас, было ложью! Мы не дети Ежевики и Белки!
– Что?
– Ежевика вскочил с корней дуба, где сидел с остальными глашатаями. Янтарные глаза его сверкали гневом.
– Что за чушь ты несешь? В чем дело, Белка?
Белка тоже встала. Страх исчез из ее глаз, теперь в них светилось что-то такое, чего Остролистая не могла понять. Что это было? Сожаление? Раскаяние? Боль? Или горе матери, потерявшей своих детей навсегда?
– Прости, Ежевика, но это правда. Я им не мать, а ты им не отец!
– произнесла рыжая воительница на одном дыхании.
Глашатай Грозового племени в полной растерянности смотрел на нее.
– Но кто же тогда…
Белка повернулась и взглянула в глаза кошке, которую все это время называла своей дочерью.