Неразрешимое бремя
Шрифт:
— Вы так думаете? — Лидия насмешливо склонила голову набок. — Но я же занимаюсь частным сыском. Если вдруг надумаете, обращайтесь. Сделаю вам скидку…
Боже Единый, да уберись ты уже отсюда, малохольная!
— Не задерживайтесь, господин инквизитор, — наконец кивнула она мне. — Долго я вас ждать не буду.
С ее уходом я выдохнул тревогу, пытаясь собраться с мыслями. У кого была возможность вынести Завет из хранилища? Епископ, я и отец Валуа. Но зачем кому-то из этих двоих совершать подобное? Тем более подкладывать его мне, так безрассудно рисковать, чтобы подставить?.. Епископ не в восторге от меня, он и не скрывает своего
— Почему обыскивают именно мое жилье?
— Потому что вы, господин Тиффано, имели доступ к хранилищу. Вам было поручено организовать охрану апокрифа Пяти, а вы преступно пренебрегли своими обязанностями. Впрочем, не в первый раз… — Епископ многозначительно замолчал.
— И что, по-вашему, я мог украсть Завет? Вы сами в это верите?
Церковник взглянул на меня, а я пытался прочесть в его взгляде, что ему известно. Я сомневался в том, что он может быть причастен к краже, но тогда получается…
— Не верю, господин Тиффано, — наконец ответил епископ и вытер платком влажный лоб. Небо за окном угрожающе потемнело, укутав город плотным душным саваном. Я вдруг вспомнил, что не одет толком. А Лидия точно ждать не будет.
— Не верю, потому что вы молодой амбициозный дурак, и на такое едва ли способны, но обыскать обязан. Вы под подозрением, как и послушники, охранявшие в ту ночь хранилище. Если Завет не будет найден в ближайшее время, полетят головы. Орден Пяти церемонится не любит.
Я сокрушенно покачал головой.
— Что ж, ищите. А я, с вашего позволения, пойду переоденусь. Не хочу опаздывать, девица Хризштайн и так будет всю дорогу ныть.
В спальне я намеренно не закрыл дверь, чтобы иметь возможность в зеркале видеть край злополучного диванчика. Чистой рубашки не оказалось, а на той, что на мне, по милости этой сумасшедшей, были оборваны верхние пуговицы. Я задумался, колеблясь, стоит ли оставить рубашку или поискать менее грязную, и почти пропустил момент, когда к диванчику подошел служка Виль. Он засунул руку между подушкой и подлокотником, на его лице было написано злорадное предвкушение. Я сощурил глаза и затаил дыхание. Глумливое торжество сменилось удивлением, он засунул руку еще глубже, потом с раздражением отшвырнул подушку, стал лихорадочно шарить. Теперь служка уже не ухмылялся, в глазах застыло недоумение, что быстро сменилось ужасом. Он хрипло прикрикнул на послушников:
— Ищите лучше, болваны! Все здесь обыскать.
Он наткнулся на мой внимательный взгляд, его лицо еще больше перекосилось, а я спокойно накинул мантию поверх изуродованной рубашки.
— Про спальню не забудьте, — спокойно посоветовал я, выходя к непрошеным посетителям. — К сожалению, вынужден вас покинуть. Госпожа Хризштайн ждать не будет.
Епископ удивленно воззрился на меня.
— Вы, что, уходите?
— Когда закончите здесь, скажете привратнику, он запрет дверь. Мне все равно скрывать нечего. Вот если бы у меня было столовое серебро, тогда я бы не был столь спокоен. Кто ж вас знает…
Лицо епископа стало вконец багровым, от духоты и негодования. Он бросил мне в спину:
— Вы спокойно едете развлекаться с этой девкой? Вы должны землю рыть, Завет искать, искать отступника, что осмелился на такое… Вы забыли Асад?
Я отпустил дверную ручку и обернулся к церковнику.
— Я до конца своей жизни не забуду Чорногерию. Однако… Позвольте напомнить, что сейчас я занят в дознании по делу колдовского убийства и также не могу пренебрегать своими обязанностями. Или вы всерьез полагаете, что я должен стоять на таможенном посту и собственноручно обыскивать обозы или торговые судна? Предпочитаю заняться тем, в чем действительно могу принести пользу!
Служка Виль со сжатыми кулаками накинулся на послушника, браня беднягу за то, что он пропустил стопку книг на сломанном стуле. Ветхие фолианты беспомощно рассыпались на полу, а я напоследок бросил.
— И сделайте одолжение, приберите за собой.
Я рывком распахнул дверцу экипажа, уселся рядом с Лидией и отрывисто скомандовал:
— Тень, оставьте нас с госпожой. Пересядьте к извозчику на козлы.
Лидия ехидно передразнила меня:
— А с каких пор, господин инквизитор, вы позволяете себе распоряжаться чужими невольницами? Вы и так себе слишком много давеча позволили.
— Тень, выйдите, пожалуйста, — я неотрывно смотрел на Лидию, не собираясь уступать взгляд.
— Госпожа? — бедная женщина умоляюще смотрела на своенравную хозяйку.
— Ладно, иди, подышишь воздухом, — сказала Лидия, впрочем, взора от меня не отвела. — Вели извозчику трогать.
Стоило остаться наедине, как я тут же потребовал:
— Немедленно верните документы! Вы даже не представляете, во что влезли!..
— И не подумаю, — она сидела, нахально закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. — Их ведь украли. А я нашла. И если Святой Престол обратится…
Нервное напряжение бесконечного дня, наполненного выматывающими поисками, подозрениями, взаимными обвинениями, грубым вмешательством в мою жизнь, подозрением, наконец вырвалось из-под контроля. Я грубо схватил Лидию за плечо и попытался силой вытащить у нее Завет. Но плотно затянутый корсет не дал мне возможности нащупать даже край манускрипта. Я не боялся его порвать, если уж артефактное происхождение апокрифа Пяти сберегло ему целостность во время большого пожара в священной столице. Лидия, не ожидавшая подобной бесцеремонности, опомнилась и стала вырываться, чем разозлила меня еще больше. Я заломил ей руку за спину и повалил на сиденье экипажа лицом вниз, прижав всем телом. Свободной рукой попытался ослабить шнуровку, потом плюнул и просто дернул, оборвав завязки. Мерзавка исхитрилась резко откинуть голову, ее затылок сильно врезался мне в челюсть. Я взвыл от боли, схватил ее за шкирку, поднял с сиденья и запустил руку в приспущенный вырез платья. Мгновенный стыд от прикосновения к нежной груди кольнул меня, но трусливо капитулировал, стоило ухватить плотный край манускрипта. Я торжествующе вытащил сверток, развернул бумагу и пробежал глазами знакомые запретные символы. Удовлетворенно вздохнул, поднял суровый взгляд на Лидию, что сидела злющая, растрепанная, с размазанной помадой по щеке, и сказал:
— Запомните, вы этого документа никогда не видели! Если об этом станет известно, поверьте — церковная больница для душевнобольных покажется вам лучшим на свете местом.
Лидия яростно молчала, растирая запястье, и я насмешливо добавил, ощущая привкус крови во рту:
— И приведите себя в порядок…
Она процедила сквозь зубы:
— Я спасла вашу шкуру, а вы… вы еще пожалеете о своем поведении, господин инквизитор, — и полезла в сумочку за зеркалом.
Я отвернулся, поискал платок, вспомнил, что одевался второпях, поэтому вытер кровь с разбитой губы тыльной стороной запястья.