Неразрезанные страницы
Шрифт:
Так что вперед. Давай. В любом, свободно выбранном направлении, как безмозглая бабочка-капустница.
– А куда Поливанову дели? – громко спросили за дверью. – А?! Нет, я вас спрашиваю, где Поливанова?!
Алекс взялся за ручку.
Сейчас он выйдет и… и объяснит всем, где Поливанова.
И оглянулся.
Маня стояла в дверях ванной, держа полотенце здоровой рукой, и щурилась по сторонам, как крот, видимо, пыталась сообразить, где ее очки. Она всегда очень смешно щурилась.
В один шаг Алекс
– Я тебя люблю.
– Не плачь, Алекс.
– Я тебя люблю.
– Ты испугался за меня.
– Я тебя люблю.
Она бросила полотенце, на которое он наступил, и обняла его, опять изо всех сил. Она даже скулила, прижимаясь к нему, так ей хотелось, чтобы не осталось ничего от сегодняшнего вечера – ни звуков, ни запахов, ни воспоминаний, чтобы все место занял он, он один, и тогда все встанет на свои места!.. Спине, за которую он держал ее, было больно, и руке, которой она пыталась его обнимать, было больно тоже, но это оказалась какая-то целебная боль, как будто физическая могла прогнать или излечить душевную.
Мане Поливановой казалось, что могла.
Она откинула голову, близоруко посмотрела и убрала волосы с его физиономии.
– Когда ты в последний раз брился?
– Не знаю.
– Я уверена, что ты теперь перестанешь бриться. Тебе некогда бриться, ты же страдаешь!..
– Я страдаю, Маня.
Он тоже смотрел на нее, близко-близко, и поцеловал в губы, и она ответила ему сразу, как отвечала всегда, и стало горячо и трудно дышать, и ледяной застывший простор у него в голове дрогнул, развалился на куски, и они посыпались, посыпались, пылающие и обжигающие, как головешки.
Разве лед может гореть и превращаться в головешки?..
– Не плачь, Алекс. Ты меня спас. Мы спаслись. – И вдруг спросила серьезно: – Это ты?..
Он кивнул.
…Это я. Это совершенно точно я, и ничего лучше этого ты не могла у меня спросить!..
Они еще постояли, обнявшись, трогая друг друга, гладя и утешая без всяких слов, а потом в дверь все-таки постучали, хоть и деликатно.
– Я сейчас! – закричала Маня Алексу в ухо очень громко, но он не отшатнулся, а только крепче прижал ее к себе. – Я уже выхожу!..
Потом он натянул на нее какие-то невероятные трусики, состоявшие из узкой полоски кружев. Где-то совсем недавно он видел точно такие же, только никак не мог вспомнить, где именно.
Он должен вспомнить еще очень много всего, не только про полоску кружев, и все это рассказать Мане.
Ему так много нужно ей рассказать!..
– Алекс, что ты уставился на меня, мне стыдно.
– Самое время.
– Нет, правда! Не смотри.
– Матерь Божья, – пробормотал Алекс Шан-Гирей. – Святые угодники. Настурция!
Она засмеялась так счастливо, так по-детски, что он опять стал
Кое-как он втиснул ее в джинсы и майку с надписью «Divided we’ll stand» и, подталкивая ее вперед, распахнул дверь.
– Поливанова, овца драная, я тебе сколько раз говорил – заведи охранника?!
Маня мешковато побежала и кинулась в объятия высокого, сердитого, громогласного человека. Алекс человека не знал и не понимал, почему Маня – его Маня! – кидается на него с объятиями.
– Игоречек, – заговорила писательница, преданно тараща глаза, – я не знала, что стану подпольным курьером по переноске и хранению похищенных драгоценностей!.. Я же не могла это предвидеть, Игоречек!
– Ранена?
– Где? А, на башке-то?.. Нет, пустяки! Царапина.
Тут они оба, и Маня, и высокий человек, захохотали так, что из кухни выглянул Дэн Столетов.
– Здрасти, – поздоровался он. – Я… того. Я даже не знаю, что сказать, Маня. Вы молодец, короче!..
– Дура она, а не молодец! – гаркнул высокий. – Вечно какие-то истории! Сидела бы дома, писала свою ахинею, а ее на приключения тянет!..
Этого Алекс совсем не мог вынести.
– Я прошу прощения, – начал он, очень тщательно выговаривая слова, – меня зовут Александр Шан-Гирей.
– Здоров, – высокий сунул ему руку, и Алекс машинально пожал. Рука была широкой и холодной. – Полковник Никоненко Игорь Владимирович. Старый друг овцы нашей.
Маня покивала – да, да, старый друг!..
– Это вы злодеев приструнили? Ничего приструнили, профессионально. – Здоровенный, стриженный по уставу, как будто вырубленный из дерева Никоненко сверху посмотрел на Алекса с его кудрями, ресницами и бледными щеками, вздохнул и спросил буднично: – Служил, что ли?..
Алекс кивнул.
– В спецподразделениях?
Алекс пожал плечами.
– Он писатель, – выдвинулась Маня. – Знаменитый. Он пишет книги, а не разбивает головой кирпичи.
– Ну-ну.
– А полковник Никоненко Игорь Владимирович на самом деле участковый уполномоченный Анискин, – объяснила Маня Алексу с удовольствием. – Он как начнет на тебя с тоской смотреть, как щеку рукой подопрет, как запоет песни про свою собаку Бурана, тогда ты знай, что это он участкового уполномоченного дает!..
– Нам бы присесть для разговору, Манюнечка, жаль моя! – сказал Никоненко. – Злодеи-то тебя где утюгом пытали? На кухне? Небось там не хочешь сидеть?
Странное дело. Он говорил как-то так, что на него вовсе не хотелось обижаться, и его нарочитая грубость, наоборот, казалась спасительной: так вправляют вывихнутый сустав – резкое движение, секундная боль, а потом полное умиротворение!
– Они в кухне раскидали все. И водку пили! – Маня повела плечом. – Там неуютно сидеть.
– Да я малость… убрал уже. Погляди.