Нереально, но вместе
Шрифт:
Мы возвращаемся за стол, и вечер тянется дальше, одновременно и безумно унылый в своей скуке, и грустный — всё это в последний раз. Когда гости разъезжаются, мы прощаемся с родителями. Мне очень хочется в последний раз крепко обнять и Джахизу, и Азру, но нельзя. Это вызовет ненужные подозрения. Сердце сжимается: что они почувствуют, получив известие о нашей гибели? Доставить такую боль собственным родным… Что я за человек? Но и иначе не могу. Не сомневаюсь, Джонсон найдёт способ вернуть Мари на родину, откажись я от своих планов. А остаться без неё ещё раз… Нет, об этом лучше даже не думать. К тому же, здесь мы вечно под прицелом, а я устал постоянно переживать о том, что застану вечером дома. Не выкрадут ли её снова. Отец смотрит как-то
Пытаюсь вызнать у Джамиля, что за конфликт произошёл у него с матерью, но сын только насуплено молчит. А Мари вот рассказал. Ладно, спрошу у неё позже. Он засыпает довольно быстро, утомлённый насыщенным днём, мы тоже не разговариваем, Мари лишь меняет время от времени музыку по своему усмотрению. Сегодня её потянуло на романтику, хороший выбор.
— Останови здесь, — просит, когда проезжаем мимо пляжа дивов. Я глушу двигатель в маленьком кармане у дороги, жду объяснений, почему мы остановились. Мари хватает что-то из бардачка и зовёт меня наружу. Мы спускаемся по крутой лестнице, окружённые таинственным мраком. Я ни разу не был здесь ночью, в отличие от неё. Не страшно ей было тогда здесь одной? Хотя о чём я? Мари как-то рассказывала, что они с Нейтом однажды ночевали на кладбище на спор. Ненормальные. Она останавливается там, где кончается песок и начинаются камни, поворачивается ко мне:
— Когда ты поцеловал меня в первый раз здесь, я думала, лопну от возмущения, — говорит со смехом в голосе, в то время как лицо её едва различимо в темноте. Да, я помню. — Но одновременно мне понравилось безумно. И от этого я разозлилась ещё сильнее. Поцелуешь меня снова? Обещаю не злиться.
Меня не надо упрашивать, выполняю её просьбу с удовольствием. Мари же отстраняется, снимает абайю и кидает на песок. Поворачивается спиной:
— Расстегни платье, — на пляже довольно прохладно, но я всё равно делаю, как она хочет. Мари медленно стягивает рукава, обнажённая спина белеет в темноте призывно. Целую хрупкие позвонки, моментально покрывшиеся мурашками. От поцелуев, или от ветра? Она вырывается резко, но лишь для того, чтобы расстегнуть мою рубашку, прикусывает сосок так сладко, что я не сдерживаю стон. Моя девочка опускается на тонкий шёлк абайи, который никак не спасёт от ночной прохлады, поэтому удерживаю её, сначала бросая сверху свою рубашку.
— Ты сумасшедшая, — шепчу ей в губы, ложась сверху.
— Поэтому ты меня и любишь, — невозможно не согласиться. Она царапает мне плечо прямоугольником упакованного презерватива, одновременно другой рукой тянется к пуговице на брюках. — Я хочу, чтобы хороших воспоминаний об этом пляже было больше, чем плохих, Кир.
Я только «за». Прибой шумит монотонно, бьётся об скалы, и любить её под музыку моря так привычно. Оттягиваю волосы, обнажая шею, почти как Алия чуть ранее, но не больно. Прикусываю нежную кожу, когда вхожу в такое горячее тело. Спину обдувает холодом, но женщина подо мной разгоняет кровь, та почти кипит, не давая замёрзнуть. Мы движемся всё быстрее, подгоняемые ритмом океана, пока она, наконец, не содрогается от удовольствия. Значит, можно расслабиться и догнать её.
— Ты всё-таки похожа на русалку, — говорю, поднимая свою девочку с песка — не хватало ещё простыть.
Мари надевает платье, поворачивается спиной снова, на этот раз, чтобы застегнул:
— Чем же?
— Ты заставила меня полюбить океан, — шепчу ей на ухо. — Научила дышать им.
— Разве я заставляла, Кир? Ты нырнул с головой более, чем добровольно, ещё и меня за собой потянул, — смеётся моя личная русалка. Потом становится серьёзной. — По поводу тех слов, что сказала здесь, когда ты меня забрал от Джавада. Я злилась на тебя. Долго. Эта злость практически вытеснила из моего сердца любовь. Но сейчас я сожалею. Я рада, что не сбила тебя, Кирам Арафат. Ты — самое худшее, что случилось со мной, но в то же время и самое лучшее.
Такого отвратительного признания в любви я не ожидал. Мари не изменяет себе, всё как обычно.
— Это взаимно, солнце. Пойдём, вдруг Джамиль проснётся.
Мы возвращаемся в машину, но сын всё так же сладко сопит на заднем сидении.
— Самое классное в том, что мы уедем, Кир — это то, что нашим детям не придётся повторить нашу судьбу. Они сделают свой выбор сами, — нарушает тишину Мари, разглядывая спящего Джамиля. — Но этот парень разобьёт не одно девичье сердечко, когда подрастёт, — ухмыляется она. Смотрю на сына, который не подозревает о том, что мы обсуждаем его сейчас. Я не особо разбираюсь в мужской красоте, но знаю, что Джамиль вылитый я в детстве. И Мари наверняка просто льстит ему, потому что любит. Нас обоих.
7
МАРИ
Мы бежим, оставляя позади всё, не берём ни единой вещи. Мне наплевать, напоминания о Палере не то, что я хочу забрать в новую жизнь. Немногочисленные фотографии, сделанные здесь, загружены в облако, доступ к которому есть у Нейта. А телефоны пойдут ко дну вместе с яхтой. Джамиль уже знает о предстоящем приключении и страдает, что не может взять все свои любимые гаджеты разом. Кир отмалчивается по большей части, уверяет, что нет ничего такого, что нельзя было бы купить потом. Мы отправляемся в море на неделю ловить свой шторм, но как назло погода стоит тихая. Для купания холодно, поэтому просто общаемся, играем с детьми и, конечно, проводим много времени вдвоём, спрятавшись от них в каюте. Боюсь представить, чем Кир с Нейтом заманили Ариадну, но она погибнет и воскреснет вместе с нами. Она действительно превосходная няня, так что я рада этому факту. Мы встали на якорь в довольно укромной скалистой бухте, максимально близко к границе с соседней Элеттой. Оттуда за нами придёт лодка, как только настанет время. А пока стараемся расслабиться и получать удовольствие.
Рада презабавно ползает по неустойчивому полу, смешно оттопыривая попу, чем приводит Кира с Джамилем в неописуемый восторг.
— Здорово же, что она есть, — он отвлекается на меня с такой тёплой улыбкой всего на пару секунд.
— Здорово, — улыбаюсь в ответ.
Кир тянется ко мне с поцелуем, но не спускает глаз с дочери. Это очень шустрый бесёнок, того и гляди норовящий плюхнуться за борт.
— Может ещё одну? — улыбка становится ужасающе провокационной.
— Я не против, при условии, что вынашивать и рожать будешь ты, — даже Джамилю смешно от этих слов. Мне нет, я чертовски серьёзна.
— Ну нет, так нет, — тут же идёт на попятную. — Мари, я не буду просить прощения, за то, что сделал это против твоей воли, потому что мне не жаль, — смотрю на него, прищурившись. Это он сейчас на ссору нарывается? Кир, до этого вальяжно развалившийся на диване, резко срывается с места, ловит дочь у самых дверей на открытую палубу и возвращается ко мне. — Но я клянусь больше так не делать, — продолжает, как ни в чём не бывало, сажая Раду мне на колени. Малявка смотрит на меня своими огромными глазами в обрамлении пушистых чёрных ресниц, и её, конечно, невозможно не поцеловать в курносый нос.
— Конкретно за эту дочь я тебя, так и быть, прощаю, — показываю ему язык. Рада бесцеремонно лезет в вырез сарафана, намекая, что пора перекусить, и сын понятливо выбегает, чтобы не смущать меня. На самом деле мне без разницы, это естественный процесс, но Кир непреклонен в данном вопросе. Что ж, особенности восточного воспитания никто не отменял. Для своей страны он итак излишне толерантен. Малышка сладко чмокает у меня на руках, а её отец шепчет мне на ухо, как идеально мы смотримся вместе. Когда она в итоге засыпает, отношу дочку в кроватку и хочу уже вернуться в кают-компанию, но Кир затягивает меня в нашу спальню.