Нереально, но вместе
Шрифт:
— Я тоже хочу грудь, — заявляет нахально. Хорошо, я как раз хотела кое-что обсудить. Мы уже несколько дней на яхте, бриться при такой качке просто нереально, и он колет мне шею ощутимо отросшей щетиной. Может, стоит намекнуть ему, что человечество давно изобрело электробритвы? В некоторых вопросах мой мужчина чересчур консервативен. Достаю и защёлкиваю на его запястьях наручники, толкаю на кровать и преспокойно усаживаюсь сверху. Скованные руки не дают Киру снять с меня платье, и он недовольно фыркает, на что я лишь мило улыбаюсь.
— Я вот подумала, что тебе мешает сделать мне какую-нибудь гадость снова, а потом заявить, что ты не жалеешь и даже извиняться не намерен? — взгляд его тут же меняется, из обжигающего становится сердитым. — Потом пообещаешь больше так не делать… — тяну я, ладонями поглаживая нервно вздымающиеся бока.
— Мари, во-первых, Рада — не гадость…
Но я обрываю его:
— Рада — нет. Но то, что ты сделал, называется репродуктивное насилие. И тебе не жаль…
— Ты сказала, что прощаешь, — смотрит вопросительно
— Что поделаешь, я не очень умная женщина. Но где гарантии, что ты не выкинешь что-то подобное снова?
Вместо ответа Кир внезапно садится и перекидывает сцепленные руки через мою голову, крепко прижимает к себе.
— Никаких гарантий, солнце. Точно так же, как у меня нет гарантий, что ты не сбежишь с Джонсоном, стоит нам оказаться на Сайшере.
Признаться честно, в моей голове мелькала такая мысль, но… Этот хмурый засранец мне слишком дорог. Дороже свободы. У меня было время разобраться в себе, ведь по большей части последние полгода я провела в одиночестве.
— Не сбежишь, — ухмыляется Кир, поняв всё по моим глазам. — Обещаю советоваться с тобой по всем важным вопросам, касающимся семьи. Веришь? — киваю, само собой. — Тогда вернёмся к тому, ради чего сюда и пришли, — он целует меня глубоко и жадно. — Где моя грудь, солнце? — смеётся, прикусывая нижнюю губу. Этот "младенец" всё же гораздо настойчивее, придётся "покормить"…
КИРАМ
Ожидание тяготит, и в то же время, пока мы ждём… Я дома. Всё решено, но последний шаг делать мучительно. Давно так много не общался с семьёй, вечно занятый чёртовой кучей дел, и сейчас ловлю кайф от каждой минуты проведённой с ними. Джамиль так быстро и незаметно вырос, совсем взрослый уже, с ним интересно поговорить. Рада — тут и обсуждать нечего, моё крошечное солнышко. От одного взгляда на неё жизнь становится краше. Мари злится всё ещё, хоть и говорит, что простила. Репродуктивное насилие. Нет, солнце, ты обещала мне дочь, а обещания надо выполнять. Более чем уверен, что она так и не решилась бы. А я хотел, чтобы у нас появилась эта малышка ещё десять лет назад. Была бы сейчас уже такой же деловой как брат и вила бы из меня верёвки. Интересно, сделай я так на десять лет раньше, как сложилась бы наша жизнь? Рискнула бы Мари уйти с моим ребёнком под сердцем? Этого я знать, пожалуй, не хочу, поскольку сомневаюсь в ответе. Но сейчас она планирует остаться, и ради этого я готов горы свернуть, не то что затопить одну древнюю яхту. «Линию», конечно, жаль, с ней связано много воспоминаний, но она в любом случае устарела. Купим на Сайшере что-нибудь более новое и просторное. Я вкалывал как проклятый последний год для того, чтобы мы могли себе ни в чём не отказывать в нашем «посмертии».
Штормить начинает ближе к ночи на четвёртый день, я уже связался с неким Уоррингтоном, который страхует нас в Элетте и отвечает за все передвижения. Джонсон хотел прилететь лично, но в итоге мы решили, что это будет слишком «палевно» — его слова. Речь Нейта порой просто поражает, безусловно. Странно, что Мари не выражается так же, ведь они во многом похожи, от мимики и жестов, до взглядов на жизнь. Рада хнычет, Джамиль собран и серьёзен, что не может не радовать, а Мари словно горит вся изнутри предвкушением приключения. Судя по всему, надо ей периодически устраивать вот такие чётко контролируемые встряски в будущем, иначе она найдёт себе приключения самостоятельно. И, боюсь, мне это не понравится. За нами приходит совсем крошечный катер, который мотает по немаленьким уже волнам как щепку, и сажать в него детей откровенно страшно. Но парень, который управляет этой скорлупкой лучший из лучших, всё получится. Усадить женщин и детей — полбеды. Теперь мне надо запустить яхту прямым ходом на ближайшие скалы. Мари кусает губы, вся побледнела. Видимо, только сейчас поняла, насколько это опасно. Но выбора нет. Я спрыгиваю с борта, когда до столкновения остаётся каких-то метров тридцать, и я не совсем идиот всё же, мне ещё детей вырастить надо — поэтому в жилете. Меня втягивают на катер в четыре руки Мари с Джамилем, и зуб на зуб не попадает от холода. Мы уже полным ходом движемся в сторону границы, но, не сговариваясь, оглядываемся туда, где наша «Линия» беспомощно идёт ко дну с пробитым боком. Ветер кидает лодку из стороны в сторону, мокрые с головы до ног все, не только я. Все, кроме Рады. Наша няня не зря считается одной из лучших в мире — дочь укутана в какую-то клеёнку, смутно напоминающую дождевик для коляски. Почему она об этом подумала, а я нет? Спустя сорок минут адской качки, мы подходим к пристани какой-то крошечной деревушки, швартуемся с огромным трудом, и когда наконец покидаем катер, ноги отказываются стоять ровно, привыкшие к бесконечному движению. Немногословный мужик привязывает лодку и ведёт нас к миниавтобусу, припаркованному неподалёку. По внешнему виду этого парня не скажешь, что он только что заработал трёхгодовой оклад топ-менеджера крупной госкорпорации — он явно не в восторге от всего происходящего. Из автобуса выходит очередной незнакомый персонаж, но незнаком он только мне. Мари радостно бросается на мужика, не заморачиваясь с тем, что оставляет на его толстовке мокрые следы. Он поднимает и кружит её в воздухе, с идиотским смехом.
— Как же без тебя было скучно, Мари!
— Ну да, Чейз, со мной куда веселее, кто ж спорит, — улыбается она. Понимаю с запозданием, что это тот самый Уоррингтон, друг Нейта. Логично, что и моя девочка с ним знакома. — Кир, это Чейз, мы учились вместе, — представляет нас в итоге она. Мы пожимаем с мужиком друг другу руки, но на меня он смотрит уже не так весело.
Пока Мари здоровалась с другом, а я ревновал как дебил, Ариадна успела усадить детей в автобус, выдать Джамилю сухое полотенце и укутать во второе Раду. Невероятная женщина. А мы, безусловно, «родители года»… Мы тоже загружаемся в автобус, впереди ещё час дороги до аэропорта, поэтому можно расслабиться. Но расслабиться не выходит, потому что Мари, игнорируя мой возмущённый взгляд, садится на переднее сиденье с этим Чейзом и всю дорогу болтает с ним о всякой ерунде. Я делаю вид, что дремлю, благо дети отключились сразу, стоило нам попасть в тепло. Но уши помимо воли улавливают каждое их слово. По большей части они обсуждают каких-то незнакомых мне людей. Я вижу из-под ресниц, как Уоррингтон оглядывается назад, убеждается, что я сплю, наивный, и говорит моей женщине:
— Как же Нейт, Мари?
— Нейт мой друг, — пожимает она плечами таким повседневным жестом. — Слишком поздно для всего, Чейз. Наверное, мне стоило остаться в Кио тогда, после школы. Всё могло бы сложиться иначе. А может наоборот, мы бы устали с ним друг от друга и разбежались ещё до окончания университета. Как ни крути, а Джонсон тот ещё бабник. На черта ты тогда спросил его про бабочек, Чейз? — говорит с горькой усмешкой.
— Жалеешь? — спрашивает он. Этот вопрос и меня мучает, удерживать дыхание ровным стоит адских усилий. Мари оборачивается на нас, смотрит на меня в упор. — Я знаю, что ты не спишь, Кир. Я не жалею. Я смотрю в будущее, не в прошлое.
Приоткрываю один глаз, улыбаюсь ей, как иначе:
— Ты моё сердце, Мари, — говорю по-палерски. Наверное, стоит начать забывать родной язык, но как можно забыть то, что является неотъемлемой частью тебя самого?
— Ты моя жизнь, Кир, — отвечает она в тон. Возможно, мне будет, с кем пообщаться на моём языке, полном поэтических иносказаний и гораздо более романтичном, чем аранский, на котором говорят на Сайшере.
8
МАРИ
Моё любимое кафе на каменном причале с небольшими столиками на двоих и грубо сколоченными деревянными стульями. Волны бьются о стену, обдавая тысячами капель тех, кто рискнул сесть слишком близко к краю. Это, конечно же, мы с Нейтом, остальные посетители предпочитают остаться сухими.
— Ты не представляешь, как в Кио тоскливо без тебя, — говорит друг, подливая в мой бокал наше излюбленное вино, благо законы Сайшера позволяют садиться за руль после пары бокалов.
— Так переезжай сюда. Шейле теперь не до Роз, думаю, она с радостью переоформит на тебя основную опеку, — его бывшая снова выскочила замуж, родила не так давно и совершенно не занимается старшей дочерью.
Нейт смотрит задумчиво, кусает губы, совсем как я.
— Почему бы нет. Кто-то же должен мотать нервы твоему мужику, ты одна явно не справляешься.
Мы дружно смеёмся, вспоминая каменное лицо Кира, когда он обнаружил нас вчера ночью в саду, распивающими виски. Нет, он знает, что между нами ничего нет, просто ненавидит, когда я выпиваю. Это не изменилось. А мы всего лишь любовались звёздами и обсуждали мою новую книгу. Теперь они выходят под фамилией Эспозито. Ну, да, я поигралась немного со словами, и раз уж мы маскируемся под этнических андалийцев, всю жизнь проживших в Аране, то и фамилия андалийская. Переводится как "свободная", кстати, символично же.