Нерон, или Актер на троне
Шрифт:
Не меньшую жестокость обнаружил и трибун Стаций, который собственноручно казнил Плавтия Латерана, не дав ему обнять напоследок детей и лишив возможности вскрыть себе вены. Он притащил свою жертву к месту, отведенному для казни рабов, и заколол сенатора как барана. Плавт умер, не проронив ни слова, хотя мог бы упрекнуть трибуна, который еще вчера был его сообщником.
Наконец, следствие вышло на Луция Аннея Сенеку.
Глава восемнадцатая. Прощай, Сенека
Как только Сенека вернулся из Кампании, к нему был послан трибун Гавий Сильван. Философ не стал въезжать в Рим и остановился в своей загородной вилле в шести километрах от столицы. Уже вечерело, когда к нему прибыл Сильван с отрядом воинов, которые не мешкая оцепили дом. Старый учитель Нерона возлежал за столом и ужинал в обществе жены Паулины и двух близких друзей: историка Фабия Рустика и врача Стация Аннея.
Увидев вошедшего трибуна, Сенека предложил ему возлечь и разделить с ним трапезу. Сильван отклонил предложение и, продолжая стоять, потребовал у него дать разъяснения по вопросам, интересующим принцепса.
– Император спрашивает, встречался ли ты недавно с Наталом? – начал допрос Сильван, явно тяготясь своей миссией.
– Передай Нерону, что Натал действительно был у меня, когда я лежал больной. Он осведомился о моем здоровье и попросил принять Пизона, желающего, по его словам, поддерживать со мной дружбу в личном общении.
– И что же ты ответил на просьбу Натала?
– Лишь то, что как в обмене мыслями через посредников, так и в частных беседах с глазу на глаз я не вижу никакой пользы.
– А что означали твои слова, что твое благополучие зависит целиком от благополучия Пизона?
Сенека ничуть не удивился такой осведомленности императора.
– В моих словах нет скрытого смысла. Это была всего лишь простая любезность.
– А как ты объяснишь свое внезапное возвращение из Кампании? И почему ты не въехал в Рим, а остановился у городских ворот? Ты ждал каких–то известий?
– Это уже плод твоего воображения. Мой приезд совершенно случаен и ни с чем не связан.
Сенека кривил душой. Он знал, что параллельно заговору Пизона существовал еще один – военный, возглавляемый трибуном преторианской когорты Субрием Флавом. Привыкшие к строгой дисциплине и порядку, военные считали, что в государстве не станет лучше, если место кифареда займет трагический актер. Нет смысла, говорили они, сажать на императорский трон поверхностного и тщеславного Пизона, который охотно выступает перед публикой в трагическом одеянии. На тайном совещании Субрия Флава с центурионами было принято решение после умерщвления Нерона тотчас устранить и Пизона, если понадобится, убить его. Императором же провозгласить Сенеку, который хорошо показал себя во главе государства в первое пятилетие правления Нерона.
Но обо всем этом Сенека, разумеется, умолчал.
– Передай императору, – сказал он, – что для меня всего важнее покой и что ни к каким приемам в угоду чьим–либо амбициям я не расположен. К лести же я никогда не был склонен, и Нерон, имевший немало возможностей убедиться в независимости моих суждений и поступков, прекрасно знает это.
И как ни в чем не бывало, философ продолжил беседу с друзьями, прерванную вторжением трибуна, всем своим видом показывая, что разговор с ним закончен.
Сильван вернулся во дворец и сообщил императору ответ Сенеки.
– Не собирается ли Сенека добровольно расстаться с жизнью? – спросил Нерон.
– Нет, мне этого не показалось. Ни в словах, ни в лице его я не уловил признаков тревоги и страха. Он был совершенно спокоен и сказал…
Нерон потерял терпение и перешел на крик.
– Меня не интересует, что тебе сказал выживший из ума старик! Неужели ты, болван, не понял, что от тебя требуется? Немедленно отправляйся назад и возвести его о смерти!
Помертвевший от страха трибун, как ошпаренный, выскочил из дворца. По пути, успокоившись и поразмыслив, он свернул к префекту Фению Руфу.
– Император приказал сообщить Сенеке о том, что он должен умереть. Следует ли мне повиноваться?
– Делай, что велено, – ответил перетрусивший Фений. – Приказ есть приказ, и для всех будет лучше, если ты выполнишь его без промедления.
Сильван, тоже участник заговора, не имел решимости вновь взглянуть в глаза старому философу и вместо себя послал одного из своих центурионов.
Появление центуриона в столь поздний час Сенека воспринял спокойно. Ни один мускул не дрогнул в его лице.
– Принесите мне завещание! – обратился он к слугам.
– Никакого завещания! – грубо вмешался посланец Сильвана.
– К сожалению, друзья, я не могу вознаградить вашу преданность, как вы того заслуживаете, – обернулся философ к Фабию Рустику и Стацию Аннею. – Но я оставляю вам лучшее, что у меня есть – память о себе. Я завещаю вам самое драгоценное из моего достояния – образ жизни, которого я держался. Мне же лучшей наградой будет ваша память обо мне и верность нашей дружбе.
Увидев, что друзья готовы разрыдаться, он поспешил удержать их:
– Не надо слез! Будьте тверды! Где ваша мудрость, которая учит быть стойким в бедствиях? Кровожадность Нерона ни для кого не тайна. После убийства матери и брата ему только и остается, что убить своего воспитателя и учителя.
В своем благородном порыве Сенека совершенно забыл о том, что в убийстве Агриппины он принимал самое непосредственное участие. Разумеется, никто из присутствующих не напомнил ему об этом.
– Затем он обернулся к жене и нежно обнял ее.
– Не плачь! Не поддавайся горю! Оно не вечно. Тоску обо мне тебе поможет облегчить созерцание моей добродетельной жизни. Постарайся найти в этом достойное утешение в скорби.
– О, нет! Я хочу умереть с тобой! Палач, за дело! – выкрикивала в отчаянии молодая женщина.
– Ну что ж, – тотчас уступил жене Сенека, – я не хочу противиться твоему желанию прославить себя достойной кончиной. Я указал тебе, как ты могла бы примириться с жизнью, но ты предпочла благородную смерть. Мне не должно препятствовать этому возвышенному деянию. Мы расстанемся с жизнью с равным мужеством, но в твоем конце больше величия.