Нерон
Шрифт:
Клавдия спасло от гибели только то, что его считали непрактичным и совершенно безобидным чудаком. Он интересовался лишь историей. Писал о гражданских войнах и начале Римской империи, о Карфагене и загадочном народе этрусков. Эти научные труды служили лучшей защитой для пятидесятилетнего уже мужа. Он вел уединенную, посвященную исследованиям жизнь при дворе, раздираемом преступными интригами, не принимая близко к сердцу того, что в глазах любого раба выглядел посмешищем.
В конце января 41 года Калигулу убили офицеры его личной охраны. На Палатине [1] тогда устраивались ежегодные зрелища в память императора Августа. В последний день празднества, 24 января, Калигула с утра присутствовал на представлении. Примерно в час дня он покинул театр, чтобы принять ванну и перекусить во дворце. Впереди шел Клавдий вместе с двумя почтенными сенаторами: Валерием Азиатиком и Марком Винцием. Все трое проследовали по двору к главному зданию, император же,
1
Императорский дворец Августа и последующих римских властителен находился на Палатинском холме в Риме, между Авентином и Капитолием, южнее Форума.
Если бы Клавдий не вошел во дворец, он разделил бы судьбу племянника. Ведь заговорщики намеревались вырезать всю царствующую семью. Тогдашнюю жену Калигулы схватили минутой позже, когда она рыдала над окровавленным трупом. Один из офицеров всадил ей меч в шею, а ее малолетней дочери размозжил голову о стену.
Но большинство преторианцев вовсе не жаждало возврата республиканского правления, к чему, кажется, склонялись некоторые офицеры и сенаторы. Солдаты, оставленные командирами и не знающие, что предпринять, кружили по всему дворцу. Внезапно один из них (а уже смеркалось) заметил чьи-то ноги, выступающие из-под портьеры на веранде. Он раздвинул ее и, увидев Клавдия, крикнул:
— Да здравствует император!
Девяти тысячам преторианцев в столице никто не посмел перечить. Историк и чудак Клавдий сделался императором.
На протяжении всего царствования он был объектом постоянных насмешек. Действительно, некоторые чисто внешние черты — у него слегка тряслась голова, он припадал на одну ногу, говорил крайне невыразительно — не способствовали укреплению его авторитета. Высмеивались также разные его слабости. Он любил хорошо, часто и обильно поесть; рассказывали, что, когда однажды, председательствуя на суде, он уловил запах яств, приготовляемых где-то поблизости, немедля покинул помещение трибунала и непрошеный явился на затеваемое пиршество. Обычно собирал в широкий круг собеседников, стремясь, чтобы все чувствовали себя свободно, как дома, потому, как утверждали злопыхатели, даже намеревался специальным эдиктом разрешить своим гостям громко испускать газы по своей воле, после того, как узнал, что кто-то занемог, натужно их сдерживая. Император до того увлекался игрой в кости, что не бросал этого занятия даже тогда, когда его несли в лектике; сему предмету Клавдий посвятил специальный труд.
Клавдию как властителю и человеку ставили в вину серьезные злоупотребления. Однако тот, кто беспристрастно наблюдал за ходом основных государственных дел, должен был признать, что со времен Августа империей никогда еще не управляли столь четко и разумно, как именно при Клавдии; при всем том он обладал большими организаторскими способностями, а к своим обязанностям относился всерьез. Знание же истории оказало ему полезную службу, как полезно оно каждому, кто вознамерился посвятить себя политической и общественной деятельности.
Клавдий оставался верен памяти своей матери, Антонии. Он ценил людей, с которыми сжился в ее доме в те времена, когда был еще лицом незначительным и гонимым. Так он относился к вольноотпущенникам. Всех их продвигал по служебной лестнице.
Вольноотпущенники получили постоянный и свободный доступ к императору как члены его «семьи». Правда, обычных почетных государственных постов они не занимали, но контролировали все нити управления империей, сходившиеся во дворце. Властитель сам не в состоянии был охватить разом весь объем проблем колоссальной империи. Он отдавал лишь распоряжения общего порядка. Держали его в курсе дел вольноотпущенники, они же спускали вниз его наказы. Император привлекал их к участию вполне сознательно: вольноотпущенники были преданнее, больше зависели от него, нежели знатные аристократы, сенаторы, сановники. Они и работали с большой отдачей, добросовестнее, нежели эти важные персоны, которые в свою очередь все равно все обязанности спихнули бы на собственных вольноотпущенников или даже на рабов.
У Клавдия было десятка полтора наиболее доверенных домочадцев: Полибий и Нарцисс, Посид и Каллист, Гарпократ, Паллант и Феликс. Они разделили между собой дела административного порядка. В их руках оказались руководство канцелярией (а сколько ежедневно поступало туда донесений, петиций, предложений, сколько рассылалось ответов и распоряжений!), контроль за расходами двора и государства, контроль за органами правосудия.
Конечно, императора резко осуждали за такое «засилье» вольноотпущенников; правда, и предыдущие властители использовали домашнюю прислугу в государственных целях, но не так широко и последовательно. Можно было понять нынешнее недовольство аристократов тем, что недавние рабы решают самые важные вопросы, однако не это представляло наибольшую опасность. Корень зла таился в другом: в соперничестве вольноотпущенников за влияние и богатство. Отчасти это был взаимный контроль, но какой ценой? Интриги постоянно лихорадили двор, опутывая почти любое государственной важности дело.
Одной из таких интриг воспользовался Феликс, чтобы единственным из всех вольноотпущенников занять важную государственную должность — именно она помогла ему впоследствии получить руку прекрасной Друзиллы; естественно, ничего такого он не мог еще в ту пору предвидеть.
Шел 52 год и, следовательно, одиннадцатый год правления Клавдия. Перед императором предстало десятка полтора закованных в кандалы иудейских сановников. Среди них и первосвященник Ананий, и его предшественник Йонатан. Узников в Рим направил Уммидий Квадрат, наместник соседней провинции, Сирии. Как высший по рангу, он осуществлял надзор и за Иудеей, хотя этим краем в принципе управлял особый чиновник, носивший титул прокуратора. Однако тогдашний прокуратор Иудеи Куман не сумел справиться с серьезными беспорядками, которые вспыхнули то ли по вине иудеев, то ли по вине самаритян, в чем невозможно было разобраться. По просьбе самаритян Уммидий Квадрат занялся расследованием. Прибыв в Иудею, он изучил вопрос на месте, дважды вынес приговор — каждый раз иной. Тем временем участились сигналы, что иудеи подготавливают восстание. Уммидий Квадрат направился в Иерусалим. Удостоверился, что непосредственной опасности нет, однако предпочел не вмешиваться в дела Иудеи. Он опасался, что окончательный приговор может оказаться искрой, которая вызовет пожар. Лучше снять с себя всякую ответственность! Пусть решает император! Он взял под стражу иудейских сановников и направил их в Рим вместе с Куманом и Целером, командующим войсками, расквартированными в Иудее, и распорядился также, чтобы в столицу империи отправилась делегация самаритян.
Стоя пред императором, иудеи изложили ход событий следующим образом.
Самаритяне вероломно напали на мирных паломников, направлявшихся на религиозный праздник из Галилеи в Иерусалим. Несколько человек погибло. Мы обратились к прокуратору Куману с просьбой наказать виновных. Однако, подкупленный самаритянами, он выставил нашу делегацию ни с чем. Весть об этом вызвала огромное возмущение среди толп, собравшихся в Иерусалиме для участия в празднествах. Тысячи молодых, пылая жаждой мести, тотчас устремились на север, в Самарию. Наши призывы и увещевания оказались тщетными! Явились в Самарию и фанатики, которых мы называем ревнителями. Это вид тайной религиозной секты, над которой мы не властны, наоборот, она наш враг. Руководители секты Элизарит и Александр до сих пор скрывались в горах Галилеи. Ныне вместе с молодежью они сожгли несколько самаритянских деревень и убили их жителей. Это правда, там творились страшные вещи. Но Куман с помощью Целера быстро привел в Самарию римские когорты. Многие иудеи погибли или попали в плен. Кровавый счет с обеих сторон сравнялся. Нам тогда удалось вразумить молодежь, убедить ее сложить оружие, чтобы не навлечь на страну еще больших бед. В том, что произошло, больше всего повинен Куман. Если бы он сразу, как положено, рассмотрел дело о разбойничьем нападении на паломников, наши вряд ли допустили бы самовольную расправу. Впрочем, прокуратор и ранее нас немало притеснял. Когда однажды во дворе храма собрались громадные массы верующих, чтобы мирно отметить праздник, один из римских солдат разделся и повернулся к ним задом. Это вызвало всеобщее негодование. Однако Куман и Целер, вместо того чтобы наказать виновника, стянули в крепость возле храма дополнительные воинские части. При виде вооруженных воинов многотысячные толпы обратились в бегство, ведь все были убеждены, что тотчас начнется резня. Какая уйма людей погибла тогда, давя друг друга в тесных проходах и улочках!
Несмотря на все высказанные оправдания, иудейская проблема ничего хорошего не предвещала. Повсюду опасались, что арестованные сановники поплатятся жизнью за эти беспорядки. Ведь они сами вынуждены были признать, что в их стране произошел возмутительный случай: чернь осмелилась поднять руку на римскую власть! Кто главный виновник — здесь это никого не интересовало. Истинный ход событий все равно невозможно восстановить. Долг подданных — покорно терпеть и в смирении ждать торжества справедливости. Вину иудеев усугублял и тот очевидный факт, что именно они, а не самаритяне и не Куман, были в кандалах. Сие означало, что наместник Сирии, который первым рассматривал дело и лучше других знал положение в Иудее, настроен против иудеев. И наконец: общеизвестно, что большинство вольноотпущенников императора благоволят именно к Куману и самаритянам.
В силу таких предположений императорский приговор явился подлинной неожиданностью. Вот что заявил Клавдий:
Подлинные виновники последних волнений в Иудее — самаритяне. Поэтому находящихся в Риме членов их делегации надлежит взять под стражу. Они должны быть казнены.
Прокуратор Куман не оправдал доверия. Он несет долю ответственности за события в Самарии и будет отправлен в ссылку. Командующий Целер совершил серьезные проступки. Он виновник гибели многих тысяч жертв и должен быть примерно наказан: его проведут по улицам Иерусалима, а затем казнят.