Неруда
Шрифт:
20. Пансионы и дома бедноты
Умер поэт, да здравствует поэт… Гомес Рохас обладал драматическим, вернее, трагическим талантом. Он — поэт молодых, анархически настроенных романтиков. Его смерть была для них тяжелым ударом. Неужели молодежь навсегда лишилась голоса, который воспевал ее с такой страстностью? Неужели потеряла поэта, что дышал полной грудью, находил простые и вместе с тем великие слова и открывал подлинную красоту, чуждую пышной красивости?
Но каждый народ, каждое поколение, испытывая потребность сказать о своих чувствах и переживаниях, выдвигает личность, способную выполнить эту высокую миссию. Так вышло и в Чили, где очень скоро люди увидели, что явился новый поэт, который говорит от имени всех.
На литературном конкурсе, организованном при участии Федерации студентов, премию получил Неруда. Жюри обнародовало свое решение 14 октября 1921 года, а на следующий день в журнале «Кларидад» появилось стихотворение, которое выучили наизусть тысячи молодых людей. Стихотворение называется «Праздничная песнь».
Пылью клонятся хлеба налитые, грозная дрожь пробегает по недрам, и выступают в строю молодые, как паруса, окрыленные ветром [10] .10
Перевод Б. Дубина.
В автобиографическом пятикнижии Неруды — «Мемориал Исла-Негра» — есть стихотворение под названием «1921», где говорится об этом событии: «Октябрь… Праздничная песнь… Весны награда, / Пьеро, неведомый, мою поэзию на волю отпускает, / и та к безумству устремилась. / А я, худой, как черной шпаги острие, / иду еще угрюмый, одинокий / средь чуждых масок и цветущего жасмина / и рассекаю грустью южных ветров / толпу под звон бубенчиков и взлеты серпантина».
Молодежь обрела своего поэта. Мощный водопад его стихов с небывалой до той поры очевидностью убедит всех, что в стране есть поэт, который встанет вровень с Габриэлой Мистраль, той самой женщиной, что приносила ему в Темуко мудрые книги.
Где бы Неруда ни появлялся, его неизменно просили прочесть «Праздничную песню». То же самое будет позже с его стихотворением «Farewell» [11] . Но ему не по душе повторять старые стихи, он читал только новые.
Наши перипатетические беседы с Нерудой всегда были в чем-то схожи с той памятной поездкой в его родной дом — неизбежно возникало что-то отдаленное во времени, которое мы открывали как бы заново. Вспоминались люди, дома, убогие пансионы, площади. Мы говорили обо всем, о самом разном. О литературе, но чаще — о политике… Я никогда не предполагал писать биографию Неруды. Однако при знакомстве с обширной литературой,
11
Прощание (англ).
Бывало так: мы идем, беседуем, и он неожиданно прерывает меня: «Посмотри, вон какой дом на нашей улице Падура». — «Позволь, но эта улица Конная». — «Прежде она называлась Падура. Мне больше нравится старое название. Я здесь жил в двадцать втором году». И тут я сразу спохватываюсь: в это время он, наверно, работал над книгой «Собранье сумерек и закатов».
Неруда тогда вел жизнь забулдыги, босяка, вроде тех, что описаны в ранних рассказах Горького. Длинный одноэтажный дом — конвентильо. В комнату Неруды, где дверь выходит на улицу, часто наведывались друзья. Все богатство этой комнаты — складная железная кровать, грубошерстное индейское покрывало и низенький подсвечник на круглой подставке. Одинокая свеча зажигалась только для поэзии, беседы велись в полутьме. Правда, им тогда было восемнадцать-девятнадцать, не более. Они без особого труда засыпали на голом кирпичном полу. Орландо Ойярсун, неисправимый мечтатель, задумал стать коммерсантом, чтобы вызволить друзей из нищеты, из унылых стен с облупившейся побелкой. Его мечты разбогатеть, стать капиталистом не разделял никто в кругу Неруды. Да и сам Орландо, при всех своих фантазиях, мог спокойно спать, прикрывшись страницами пухлой газеты «Меркурио». Дом, где обитал Неруда, находился неподалеку от площади Мануэля Родригеса, в старой части Сантьяго, отстроенной в XIX веке. Здесь, где многое принадлежало прошлому, была своя тихая прелесть. Но нередко ночной покой сотрясали крики разгулявшейся студенческой братии.
21. Марури. Сумерки и закаты
Неруда говорил, что почти всегда забывал номера своих прежних домов, телефонов, но один адрес запомнился ему навечно: Марури, дом номер 513. Дом «Закатов на Марури»… Мне тоже пришлось жить на этой самой улице, когда я, приехав из провинции, поступил на юридический факультет Чилийского университета. Марури — улица бедноты и нищих студентов. И хоть я попал туда на десять лет позже Неруды, улица совершенно не изменилась. Она идет параллельно проспекту Независимости, на северной стороне реки Мапочо. По соседству был район с дурной славой, назывался он в ту пору Лас-Орнильяс — царство публичных домов и бандитских притонов. Я долго задавался вопросом: как могла возникнуть именно здесь проникновенная поэтическая книга «Собранье сумерек и закатов»? Это же одно из самых антипоэтических мест, какое можно себе представить! Но поэту дано творить поэзию везде! И вот на улочке Марури постепенно рождался «Вечер над кровлями»: «Вечер над плиткою кровель / глуше и глуше… / Кто мне его посылает стайкой пичужьей?» [12] А потом взлетела «Осенняя бабочка». Сколько людей прочитало это стихотворение со сцены и читают его поныне! «Взлетает бабочка и чертит / круг огнецветный и последний» [13] . Раздумывая над тайной слова «saudade» [14] , Неруда угадывает его сокровенную суть у португальского поэта Эсы ди Кейроша и пишет: «Кто постигнет значенье этого слова, / что, сверкнув белизной, ускользает, как рыбка?»
12
Перевод Б. Дубина.
13
Перевод А. Гелескула.
14
Чувство тоски, вызванное разлукой (порт.).
На улице Марури был захудалый студенческий пансион, где жили впроголодь, считая каждый грош. Неприглядная улица насквозь пропахла газом, рухлядью, пропыленным кирпичом и дрянным кофе. Запах этого кофе поэт ощутил сразу, едва сошел с ночного поезда, который привез его в столицу, где он хотел поступить в университет. Стоял март 1921 года. Впоследствии поэт вспомнит об этой улице с ее унылыми домами, где обитали незнакомые люди и полчища клопов. Осенью и зимой, когда с деревьев облетала последняя листва и они стояли голые, сиротливые, печальные, все вокруг становилось еще более неприбранным, серым, безотрадным.